Гудериан - Кеннет Максей Страница 70

И все же был один драматический момент, когда его судьба висела на волоске. Когда о заговоре узнал Шпеер, находившийся в своем берлинском кабинете, первое, что пришло ему в голову – «на такой акт скорее способен человек с холерическим темпераментом Гудериана», но никак не Штауффенберг, Олбрихт, Штифф и их окружение. Шпеер вспоминает, как Геббельс и некий майор Ремер искали верные войска, чтобы подавить мятеж, и мелодраматическое событие, происшедшее в 7 часов вечера: «Все вдруг снова оказалось под вопросом, когда он [Геббельс] вскоре узнал, что прибывшая на Ферберлинер Плац танковая бригада отказалась выполнять приказы Ремера. Их командующим является лишь генерал Гудериан, сказали они Ремеру и с военной прямотой предупредили: «Всякий, кто ослушается, будет расстрелян».

По своей боевой мощи они настолько превосходили силы Ремера, что судьба всей Германии в течение более чем часа, похоже, зависела от их позиции.

Эти войска действовали в духе операции «Валькирия», официальной целью которой являлось подавление эсэсовского мятежа. И они никак не противоречили истине, заявив, что подчиняются только Гудериану, поскольку, согласно уставу, все дислоцированные внутри Рейха танковые части находились под его командованием, а командир части получил от Томале инструкцию, что должен выполнять приказы Гитлера, Кейтеля или Гудериана. В этот момент замешательства и неразберихи, когда трудно было отличить друзей от врагов, ошибки оказались просто неизбежны, и совсем несложно было прийти к ложным выводам. Шпеер пишет: «Как Геббельс, так и Ремер посчитали весьма вероятным участие Гудериана в путче. Командиром бригады был полковник Болльбринкер. Я неплохо знал его и попытался связаться с ним по телефону. Известия, полученные от него, обнадеживали: танки прибыли на подавление мятежа». Шпееру, разумеется, не сказали, какой именно мятеж имелся в виду, поскольку танкистам не были известны обстоятельства. Неизбежно встает вопрос о лояльности. Офицеры танковой бригады в тот момент с чистой совестью участвовали в операции, полагая, что та проводится с ведома Гитлера, однако главным авторитетом для них являлся Гудериан, тем более что они рассматривали его как представителя фюрера. Это говорит не только о насущной потребности заговорщиков в поддержке со стороны пользующихся доверием военных руководителей, а не таких, как Бек и его соратники, давно забытые и дискредитировавшие себя люди, но и доказывает правоту тех, кто оценивал Гудериана как личность, в потенциале способную на решающие действия в момент кризиса. События 20 июля 1944 г. подтвердили мнение Гудериана: «…в то время значительная часть германского народа еще верила Адольфу Гитлеру…». Заговорщики не имели в своем распоряжении надежных войск, на лояльность которых могли бы полностью рассчитывать, поэтому у них не было никаких шансов на успех. Даже если бы в последнюю минуту Гудериан внял уговорам Барзевиша и поддержал заговор, это ничего не изменило бы, но Гудериан был бы уничтожен и лишен возможности сделать то, что считал для Германии делом первостепенной важности.

В Растенбурге Гитлер развил лихорадочную деятельность, рассылая приказы, которые должны были привести к искоренению диссидентов и в какой-то степени уничтожили армию.

Что касается Гудериана, то это не первый и не последний раз, когда начальник штаба оказывал ему очень важную услугу. Томале, как и Неринг, был лоялен к Гудериану даже в мелочах. Именно Томале в 6 часов вечера 20-го июля первого спросили, где Гудериан, так как тот должен был немедленно ехать в ОКХ в Лейтцен и брать бразды правления в свои руки в качестве исполняющего обязанности начальника генерального штаба. Вмешалась судьба. Гитлер еще раньше решил избавиться от Цейтцлера, слишком упорно возражавшего ему во многих случаях, и заменить его генералом Бюле. Цейтцлер покинул свой пост в связи с ухудшившимся состоянием здоровья, а Бюле получил ранение при взрыве и на время выбыл из строя. Таким образом, Гудериан совершенно случайно, ибо под рукой у фюрера никакого другого подходящего кандидата не оказалось, достиг «пика своих амбиций», как сказал Варлимонт. Трудно судить, насколько Варлимонт был прав, вынося это суждение, ведь сам Гудериан писал: «…даже злонамеренные сплетники должны признать, что предложение взять на себя бремя ответственности за ситуацию на Восточном фронте в июле 1944 года выглядело не слишком заманчивым». Некоторые, как, например, Шлабрендорф, поверили сплетне, что Гудериан выдал заговорщиков Гитлеру, чтобы в награду получить пост начальника генштаба. Тот факт, что Бюле уже был назначен на эту должность, полностью отметает обвинения и делает ненужными оправдания Гудериана, которому просто приказали повиноваться: «Я считал бы себя презренным трусом, если бы отказался от попытки спасти восточные армии и мою родину, восточную Германию». Это были достаточно веские причины, но имелась и еще одна, о которой он позднее поведал своей семье, Штрик-Штрикфельду и близким друзьям. Необходимо было помешать эсэсовцу стать начальником генштаба, обуздать притязания Генриха Гиммлера и его подручных.

В письме Гретель от 20 августа 1944 г. содержится важный ключ к пониманию затаенных мыслей и намерений Гудериана. Она писала: «Мы часто беседовали об этих ужасных событиях и задаче, которая могла встать перед тобой. Вот как все обернулось! Нам ясно было, и то, что в этот серьезный час мы будем разлучены, и нам придется принимать независимые решения. Итак, теперь каждый из нас должен стоять на своем посту и надеяться, что мы вскоре благополучно воссоединимся… Наша уникальная способность понимать друг друга дает мне силы держаться и не падать духом… Запретные эмоции, но избежать их не удастся. Иногда я впадаю в панику, когда думаю обо всем, что навалилось на тебя. Дай Бог, чтобы фюрер не потерял к тебе доверие. Это основа всего. С потерей доверия исчезнет и все остальное».

Письмо, написанное от руки, по необходимости содержит лишь косвенные намеки, однако кажется вполне очевидным, они вместе обсуждали возможность, что придет день, и ему предложат должность начальника генерального штаба. Ссылка на «запретные эмоции» требует пояснения, на почти наверняка речь идет о предписаниях врача избегать сильных волнений, находясь в состоянии стресса. Надежда на доверие Гитлера не означает, однако, тесную связь с ним, но, скорее, предполагает необходимость цепляться за любую соломинку ради выживания. Это письмо, будь оно перехвачено, могло быть прочитано в контексте преданности фюреру. Никогда прежде инстинкт самосохранения не проявлялся у Гретель с такой силой.