Дела плоти. Интимная жизнь людей Средневековья в пространстве судебной полемики - Ольга Тогоева Страница 7

Об интимной жизни мужчины и женщины любой человек знает достаточно, полагала Кристина, так что лишний раз затрагивать эту тему не нужно ^[54]. Если же подобный разговор по тем или иным причинам становится публичным, вести его следует в уважительной манере, вежливо и достойно ^[55], а не заставлять окружающих (особенно представительниц слабого пола) краснеть от смущения ^[56]. Она отвергала исполненные женоненавистничества рассуждения Жана де Мена, опираясь на собственный опыт — опыт женщины, которая знает о любви и супружестве значительно больше, нежели клирик, в силу своего социального статуса совершенно не разбиравшийся в подобных сюжетах, а потому судивший о них понаслышке ^[57]. По мнению поэтессы, автор «Романа о Розе» использовал для описания сексуальной жизни своих современников обсценные слова и выражения потому, что был буквально «одержим плотским» ^[58], и эта его невоздержанность полностью извратила изначальный замысел — создать «зерцало нравственности» (miroiter de bien vivre), как в своем трактате именовал «Роман о Розе» Жан де Монтрей ^[59].

Не менее активным участником данной литературной дискуссии стал и канцлер Парижского университета Жан Жерсон. Любопытно отметить, что в его устных выступлениях, письмах и прочих сочинениях, посвященных критике «Романа о Розе», тема публичного обсуждения интимной жизни также заняла одно из центральных мест.

Особенно показательным с этой точки зрения являлся созданный в мае 1402 г. трактат «Видение о ‘Романе о Розе’», в котором этот вопрос получил свою оригинальную трактовку. Жерсона волновало не только то, что Жан де Мен совершенно открыто и крайне подробно писал о «постыдных» частях человеческого тела. Еще больше его возмущало превратное представление о морали в целом: вызывающее отрицание целомудрия и священных уз брака, призыв к свободной («безумной» в его терминологии) любви, к «продаже» своего тела невинными девушками любому встречному, будь то светский человек или клирик, к греху сладострастия, к сексуальным отношениям вне брака ^[60].

Жерсон полагал, что ни говорить, ни писать о подобных греховных сюжетах нельзя, тем более — нельзя их изображать ^[61]. Эти вопросы являлись, с его точки зрения, «священными и сакральными» (sainetes et sacrées), выносить их на публичное обсуждение означало подвергать их осмеянию, обесценивать их смысл ^[62]. Любой человек, ведущий себя столь неподобающим образом, по мнению канцлера, совершал тяжкое преступление «подобное убийству, воровству, мошенничеству или похищению [людей]» ^[63], поскольку лишь тяга к сладострастию способна оказать на людские души столь сильное воздействие — тем более, с помощью слов и изображений ^[64].

Именно свободная любовь, за которую так ратовали Жан де Мен во второй части «Романа о Розе» и его поклонники, парижские интеллектуалы начала XV в., лежала, по мнению Жерсона, в основе всех прочих несчастий — «любого зла и любого безумия» — которые только могли происходить с людьми ^[65]. Она вела к полному разрушению нравов и, как следствие, к впадению в ересь ^[66].