Роковая страсть короля Миндовга - Юрий Татаринов Страница 7

Светлейший не вмешивался. Он был уверен, что молодая вьет гнездо. К тому же лично с ним дева вела себя иначе — как раба. По этой причине, кстати, сначала в их отношениях процветала идиллия.

Как-то, спустя месяц после окончания свадебного пира, князь, занимаясь государственными делами в одном из покоев, услышал крики в сенях, а за ними — грохот, словно по лестнице спустили массивную колоду. Где-то громко, с явным расчетом на то, что его услышит хозяин, закричал Лифантий. Государь нахмурил брови. Ему захотелось узнать, что происходит.

Он вышел в сени и увидел там князя Герденя и свою жену. Кажется, толстяк только что скатился по лестнице. Бедняга силился распрямиться, а разъяренная дочь ладонью била по его широкой спине...

— Вон! — кричала она. — Вон из Варуты! Дом твой, поди, вороны растаскали! — глаза ее источали ярость, а длинные волосы напоминали растрепанный лошадиный хвост.

Увидев мужа, толстуха взвыла и устремилась по лестнице наверх... Князь Гердень наконец распрямился. Узнав светлейшего, он вынужден был опять согнуться — на этот раз в учтивом поклоне. Состояние затяжного запоя успело превратить его в идиота. Подняв шляпу, несчастный поправил на ней перья и, охая, отступил в затененный угол...

Эта сцена изменила отношение хозяина Варуты к своей жене. Отныне, думая о Рукше, он вспоминал ее растрепанные волосы и выражение ярости в глазах. «Когда-нибудь она и меня вот так же!..» — уверенно говорил себе король при этом.

Но вместо того, чтобы объяснить несчастной, как ей следует вести себя в его доме, он однажды перебрался в другой свой замок, где когда-то родился и мужал, а через посыльного объявил, что отъезд вызван неотложными делами.

Глава 6. Счастливый отец

Государь вернулся в Варуту лишь в конце марта. Начавшаяся распутица парализовала всякие военные действия. Воины, купцы, послы, гонцы, даже не признающие границ и капризов погоды калики перехожие были вынуждены на время затаиться... В покое, уюте, в кругу обрадовавшихся его возвращению рабов повелитель с удовольствием окунулся в мир примитивных домашних забот, первейшей из которых была его молодая жена.

С этого времени послы и всякие просители вынуждены были делать приличный крюк: минуя Варуту и Новогородок, следовать аж за Святырог ^[2], в запрятанный среди холмов, намоленный ритуалами жертвоприношений Кернов.

Однако просидел государь там недолго. Стоило ударить морозам, как он отправился в поход. Гораздо большее удовольствие доставляли ему наблюдения за схватками его воинов с крестоносцами, чем нападки жены на домашних.

Впрочем, мысль о молодой жене, точнее, о прелестях ее молодого тела, порой влекла его домой. И это было естественно в условиях суровой походной жизни. Осведомители доносили о состоянии здоровья его благоверной, радовали известиями, что у той начал прибывать живот. От решения вернуться в любимую Варуту светлейшего удерживала лишь уверенность, что там, дома, ничего не поменялось.

Сразу по прибытии он начал требовать донесений о состоянии здоровья своей благоверной. Как и следовало ожидать, наиболее успешно справлялся с добычей информации Лифантий.

Иной раз утром проныре удавалось пробраться аж под кровать княгини. Удостоверившись, что толстуха в добром здравии, подслушав кое-что из невероятных женских пересуд, шут покидал опочивальню, получая при этом от нянек и шутиц по голове и спине. Пролетая, как стрела, по коридорам главного жилого терема, раб, которого побои только подзадоривали, влетал в опочивальню хозяина и с самой серьезной миной, будто речь шла о деле государственной важности, докладывал:

— Проснулись, нежатся в постелях!

Но случалось, что проказник забывался и начинал доносить с пикантностью, непозволительной даже для дурака:

— Уж больно раздались за ночь. Кажись, двойней собираются наградить вас, ваше величество...

— Закрой рот, дурень, — искренне гневался тогда король, — давно не получал по костлявой спине!

— А что плохого в том, если родит двоих! — не унимался бесстрашный лазутчик, которому только того и надо было, лишь бы поиграть на нервах. — Главное, чтобы старшего заметить, будущего правителя!

— Пошел с глаз моих! — завершал криком подобный разговор светлейший.

Но стоило рабу удалиться, как он вызывал его вновь. Поругивая бесшабашного шута, государь просто не в состоянии был обходиться без него.

Случалось, князь затевал беседу с ним. Однажды, озабоченный донесением о том, что на восточной границе зашевелились ордынцы, король, памятуя, что прежним хозяином Лифантия был русский князь, спросил шута: так ли уж страшны монголы? И был разочарован ответом...

Озираясь, словно его могли услышать недруги, раб сдавленным голосом признался:

— О, эти не в пример рыцарям!.. Для монгола человек — муха! В селении, откуда я родом, они из живых собратьев моих гору насыпали. Поболе здешней Перун-горы получилась. Прежде мы представления не имели, что на свете может водиться подобная нечисть...

Для короля Миндовга монголы были и загадкой, и головной болью. Он уже знал, что в единоборстве с ними не срабатывали ни хитрость, ни сила: воины с востока были и хитрее, и сильнее, и беспощаднее. Единственной защитой от них были... соседи — русские. Эти стояли стеной, пока не погибал последний воин. Поэтому в тот день, когда пришло это донесение с границы, повелитель, обратившись с молитвой к богам, не забыл замолвить словечко и за своих восточных собратьев...

Что касается семейной жизни, то к ней в тот период светлейший сохранял интерес. С женой он виделся за за завтраками, в трапезной. Королева вела себя как обычно: могла ни с того ни с сего дать затрещину прислужнику, закатить истерику. Государь не вмешивался. Но такое поведение благоверной не могло не раздражать его. Порой, чувствуя, что способен сорваться, он удалялся в свои покои и там, опустившись перед идолом на колени, принимался неистово просить: «Боги! Преклоняюсь перед могуществом нашим, перед вашими силой и разумностью, с какими вы управляете миром! Обращаюсь к вам с просьбой: даруйте мне сына! Более мне ничего не надо! Знаю, что имею долги перед вами, потому что лгал, отрекался от вас. Знаю, что заслуживаю вашей кары. Но взвесьте грехи мои и добродетели — и вы увидите, что грешил я единственно во благо Литвы! Даже теперь, когда беспокоюсь о личном, боль моя о том же! Помогите мне! Не дайте бесславно рассыпаться тому, что соткано из бессонных ночей моих и из сотен жизней преданных мне людей! Сотворите надежный столп, опору для моей державы, чтобы она и через тысячу лет стояла! Чтобы и тогда потомки могли жертвовать вам в благодарность! Наградите меня, старика! Если я когда-то и изменял вам, то лишь внешне, чтобы умилостивить наседавших соседей! Сердцем же всегда оставался с вами!»

В последний день весны королева родила первенца. Мальчик имел горбинку на носу и громкий, сравнимый со звуком рога, голос.