Махно и его время. О Великой революции и Гражданской войне 1917-1922 гг. в России и на Украине - Александр Шубин Страница 7

Самоорганизация людской стихии и сила власти правящей элиты становятся полюсами революционной эпохи. Какая организация окажется сильнее — растущая снизу или сверху? Признаки этого противоборства Махно подмечал, бродя по взбудораженной Москве. Он легко мог «зацепиться» в большом городе, войти в Совет, деловито заняться организацией городской революции. Но он сел в поезд и отправился домой — вглубь страны. Настоящая революция варится там, а в столице подводят итоги.

* * *

После первых недель упоения свободой в низинах общественного ландшафта стало закипать недовольство и разочарование. Продолжалась война, распадалась система экономических связей, правительство медлило с реформами — социалисты и либералы видели их совсем по-разному, и лебедь мешал раку сдвинуть куда-нибудь телегу. Ждали Учредительного собрания, которое должно всё решить раз и навсегда. Ухудшение экономической ситуации увеличивало количество людей, поддерживавших самые радикальные меры. Им казалось, что одним ударом можно и должно решить все вставшие перед страной проблемы. Кто поведёт за собой эти массы? Сумеют ли их подавить либералы, сторонники буржуазной «шоковой терапии»? Сумеют ли уговорить их эсеры и меньшевики с их разумными, взвешенными рецептами выхода из кризиса? Весной 1917 г. ещё удавалось уговаривать, но росло влияние большевиков, и даже в недрах социалистических партий выделялись левые крылья, актив которых требовал — пора действовать решительно, отстранять буржуазию от руля власти. А то от неё — один саботаж. Но чем заменить капитализм?

Казалось бы, радикальные массы должны были повести за собой анархисты — самое радикальное идейное течение. Правда, в столицах у них не было сильных лидеров. Старый князь Кропоткин почти не участвовал в политике, питерские вожди анархо-коммунистов Илья Блейхман (Солнцев) и Александр Голберг (Ге) были слишком абстрактны в своих речах и призывах, лидеры анархо-синдикалистов Григорий Максимов, Александр Шапиро, Владимир Шатов и Иустин Жук — слишком практичны — с головой ушли в рабочие организации, оставив пространство «большой политики», где, собственно, и решались судьбы страны. Если бы Махно остался в Петрограде, анархо-коммунисты получили бы сильного организатора. Но первую скрипку он бы играть не смог — в столице требовалась идейная яркость, а провинциальное поведение казалось неуклюжим. Махно было привычней среди крестьян, а городским анархистам — в стихийной, неоформленной, маргинальной массе. В этой зыбкости социальной почвы была слабость городского анархизма 1917 года.

Требуя место в Совете, Солнцев выдвигал требования, которые чуть позднее будут считаться большевистскими — устранение из правительства «приверженцев старой власти» и создание «нового революционного правительства» ^[29]. Анархо-коммунистов не смущало, что анархия несовместима с правительством. Не все сразу. В то же время анархистская пресса выступала за то, что «Россия должна превратиться в сеть революционных самоуправляющихся коммун, которые путём захвата земель и фабрик совершат экспроприацию буржуазии, уничтожат частную собственность» ^[30]. Эти лозунги больше соответствовали нынешним идеям «сетевого общества», чем обстановке 1917 г. Анархисты не объясняли, почему работники будут свободно объединяться именно в коммуны, как эти коммуны будут устроены и как станут взаимодействовать между собой. Добровольный продуктообмен и принятие решений по согласию всех? Очень хорошо. А если коллективы не согласятся друг с другом, не станут добровольно обмениваться? После смерти Прудона и Бакунина анархистам не хватало мостика между идеалом и реальными людьми XX века.