История христианской церкви. Том 2. Доникейское христианство. 100-325 г. по Р. Х. - Филипп Шафф Страница 7

Но не менее возвышенными и значительными были интеллектуальные и духовные победы церкви в этот период — победы над языческими наукой и искусством и над вторжениями гностической и евионитской ереси, над явными и тайными врагами, великое противостояние с которыми породило многочисленные труды в защиту христианской истины и способствовало ее осмысливанию.

Церковь этого периода была бедна в том, что касается земного имущества и почестей, но богата небесной благодатью, покоряющими мир верой, любовью и надеждой, церковь была непопулярна, даже находилась вне закона, терпела ненависть и гонения, однако она была сильнее и распространялась решительнее, чем философские воззрения Греции или Римской империи; в основном она состояла из представителей низших слоев общества, но привлекала к себе благороднейшие и серьезнейшие умы того периода и несла в чреве своем надежду мира; «мы неизвестны, но нас узнают; нас почитают умершими, но вот, мы живы» ^[2]; она побеждала, хотя казалось, что она проигрывает, и росла благодаря крови своих мучеников; она была велика в делах, еще более велика в страданиях и еще более велика в смерти ради прославления Христа и блага последующих поколений ^[3].

Положение и манеру поведения христиан той эпохи лучше всего описывает неизвестный автор «Epistola ad Diognetum» в начале II века ^[4]. «Христиане, — пишет он, — не отличаются от других людей страной проживания, языком или принадлежностью к неким общественным учреждениям. Ибо они не живут в отдельных городах, не пользуются особым языком и не единообразны по своему социальному укладу. Они живут в греческих или варварских городах — как получится; они следуют обычаям страны в том, что касается одежды, пищи и других житейских вопросов. Однако поведение их кое в чем чудесно и необычно. Они живут в своих собственных землях, но как чужестранцы. Они принимают участие во всем как граждане, но относятся ко всему как иноземцы. Любая чужая страна для них — родина, и любая родная земля — чужбина. Они вступают в браки, как и все прочие; у них есть дети; но они не прогоняют своих отпрысков. У них общий стол, но не жены. Они во плоти, но не живут по плоти. Они живут на земле, но являются гражданами небес. Они повинуются существующим законам, но для себя устанавливают более высокие нормы жизни. Они любят всех, и все их преследуют. Они неизвестны, и в то же время их осуждают. Их убивают, а они продолжают жить. Они бедны, но обогащают многих. Им недостает всего, и у них всего с избытком. Их хулят, но в этой хуле — их слава. Их обвиняют — но они оправданы. Их проклинают, а они благословляют. Над ними насмехаются, а они уважают. Они делают добро, а их наказывают как злодеев. Когда их наказывают, они радуются, словно при этом обретают жизнь. Иудеи нападают на них, как на чужаков, греки преследуют их, — и враги их не могут объяснить причину своей вражды. Короче говоря, христиане для мира — то же самое, что душа для тела. Душа рассеяна по всем частям тела, и христиане рассеяны по всем городам мира. Душа живет в теле, но не от тела; так и христиане живут в мире, но не от мира. Душа невидимая бодрствует в видимом теле — так и христиане живут в мире зримо, но их благочестие незримо. Плоть ненавидит душу, хотя и не терпит от нее никакого зла, и борется с ней просто потому, что та сопротивляется плотским удовольствиям; и мир ненавидит христиан без причины, просто потому, что они отвергают удовольствия мира. Душа любит плоть и ее члены, которые ненавидят ее; так и христиане любят ненавидящих их. Душа заключена в тело, но она же связывает тело воедино; так и христиане заключены в мир, как в темницу, но ими держится мир. Бессмертная душа живет в смертном теле, так и христиане пребывают в тленном, но устремлены к нетленному на небесах. Душа совершенствуется через ограничение в пище и питье, так и христиан становится все больше, хотя их повседневно преследуют. Таков жребий, который Бог предназначил христианам в мире, и его нельзя у них отнять».

Другими словами, христианская община с самого начала воспринимала себя, в отличие от иудеев и от язычников, солью земли, светом мира, градом Божьим, поставленным на возвышении, бессмертной душой в умирающем теле; и подобное уважение к себе было не заблуждением гордости, но правдой и реальностью, действующей в жизни и в смерти и открывающей через ненависть и гонения путь к внешней победе над миром.

После Реформации католические и евангелические историки вели споры о доникейском периоде, причем те и другие находили в нем основания для своих символов веры. Но отождествлять христианство этого периода мучеников либо с католицизмом, либо с протестантизмом было бы сектантским злоупотреблением историей. Это, скорее, общий корень, от которого произошли сначала ортодоксальная церковь (Восточная православная и Римская католическая), потом протестантизм. Это естественный переход от апостольского века к никейскому веку, в котором сохранились многие важные истины от первого (прежде всего учение Павла), получившие развитие и разработанные в последующие века. Мы можем проследить в нем зачатки католического ^[5] символа веры, организации и поклонения, а также зародыши практически всех последующих искажений греческого и римского христианства.

В отношениях со светской властью доникейская церковь была просто продолжением апостольского периода, и у нее нет ничего общего ни с иерархической, ни с эрастианской системой. Она не была противопоставлена светскому правительству как таковому, но светский языческий характер правления был чужд христианству. Церковь целиком основывалась на принципе добровольности, как само себя поддерживающее и самоуправляемое тело. В этом отношении ее можно сравнить с церковью Соединенных Штатов, но с той существенной разницей, что в Америке светское правительство не преследует христианство, а признает его и защищает по закону, обеспечивая христианам полную свободу публичного поклонения и любой деятельности в стране и за ее пределами.