Еврейский вопрос Ленину - Йоханан Петровский-Штерн Страница 7

В местечке книгу приобретали, чтобы ее читать, а не ставить на полку. Богатый гильдейский купец из близлежащего местечка Радзивилов жаловался столичным властям, что во всей Волынской губернии около миллиона книг на древнееврейском, а в одном Староконстантинове — около 20 000. ^[8] Даже если он сильно преувеличил, его подсчеты означают, что каждый еврей имел в своем распоряжении по крайней мере 2–3 книги. Учитывая, что одна книга стоила столько, сколько дойная коза, этот факт заслуживает самого пристального внимания. Во всяком случае, когда министерские чиновники проводили в 1820-х гг. подсчет еврейских образовательных учреждений, они не обнаружили ни еврейских детей, посещавших русскую начальную школу, ни русских школ для еврейских детей — красноречивое свидетельство традиционного устройства еврейской общины, не тронутой всем тем, что власти именовали просвещением и что они считали основой светского образования.

Положение вряд ли изменилось во второй четверти века, поскольку в 1846 г. ни в одной начальной школе Староконстантинова, где преподавали еврейские учителя, получившие государственную лицензию, русский язык в программу включен не был. ^[9] По отчетам 1847 г. в местечке не было даже талмуд-торы, начальной школы для бедных детей на государственном обеспечении, где преподавались светские предметы и русский язык. Вместо этого там насчитывалось около 54 хедера среднего разряда, где обучалось 412 учеников, 77 хедера низшего разряда с 1434 учениками и вдобавок — 162 частных меламеда, у которых на обучении состояло около 600 продвинутых учеников. ^[10] Позже, в 1860-е гг. староконстантиновские евреи согласились открыть еврейскую школу нового типа с русским языком и светскими предметами. И то из 25 записавшихся в нее учеников только 10 регулярно посещали занятия. ^[11] Мошко Бланк полагал, что ассимиляция евреев в господствующую русскую культуру была бы единственным спасительным выходом из нецивилизованного и затхлого еврейского мирка, безнадежно погрязшего в никчемной обрядности и оскорбительных предрассудках. Не удивительно, что Мошко, как мы увидим, мечтал о большом русском административном городе, подальше от надоевшего ему традиционного еврейства.

Несмотря на свой традиционный характер, староконстантиновская община была весьма разношерстной, и расслоение задевало не только хозяйственную сторону жизни. Как и жители других местечек, здешние евреи никак не могли прийти к единому мнению, какой молельный дом теплее и в какой корчме вино слаще. Они скандалили друг с другом из-за постояльца, ищущего постоялый двор, или покупателя, пришедшего за отрезом холста. Местечковые евреи спорили до одури, принимая ту или другую сторону в тяжбах богатейших купцов города, и не могли уняться, торгуясь о цене соленых огурцов. Они ходили жаловаться старшинам кагала, если некоему еврею дали на постой трех офицеров расквартированного в местечке пехотного полка, в то время как его сосед получал только двух.

Староконстантиновские евреи вносили деньги на развитие городской инфраструктуры, надеясь таким образом заслужить доверие начальства и добиться большего влияния на еврейскую общину. Так, например, некий сторонний наблюдатель (нееврейского происхождения) с одобрением отзывался о деятельности Израиля Эпштейна и Авраама Красносельского, местных филантропов, которые в середине XIX в. дали существенную сумму на устройство в городе еврейской больницы на 20 коек, первой городской публичной библиотеки и первой светской еврейской школы. Разумеется, староконстантиновские евреи всегда и везде спорили о том, чей цадик — глава хасидской общины — ближе к Богу, чей магид-проповедник лучше объясняет недельный раздел Торы и чей сын знает наизусть больше текстов из Талмуда.

Кроме евреев, соблюдающих традиции и изучающих Тору, в городе жили также и еврейские контрабандисты, дружившие с таможенниками; евреи-пьяницы, известные местным трактирщикам как дебоширы; евреи-бродяги, которых рядовые домовладельцы подозревали в воровских наклонностях. Контрабандисты регулярно платили староконстантиновскому суду и таможенникам определенную сумму из своих доходов — наличными, полынной водкой, кофе, сахаром или колониальным чаем. Те же, кто не хотел делиться, становились жертвами пристрастности местных судов. ^[12] Одним словом, жизнь в местечке кипела. Анонимный осведомитель рассказывает невероятную историю о том, как полицмейстер Константин Грек шел пьяный по городу, поддерживаемый с обеих сторон двумя подвыпившими проститутками-еврейками, а за ними следом шел еврейский оркестр, исполнявший Марш Кошута, и все это на глазах веселых горожан, евреев и христиан, кричавших им вослед: «Шапки долой! Ура!» ^[13]