Присоединение Грузии к России - Зураб Авалов Страница 7

И, конечно, это было занятие, весьма подходящее и для царей, и для их воинов; война стала для грузин родной стихией, и, раз нельзя было их оружию найти применение для блага родины, они охотно служили этим оружием и за ее пределами, тем более что с ними всегда были их начальники, и на этом поприще они находили и славу, и деньги, и сильные ощущения. Многие умирали на чужбине, отпадали от христианства, ложились костьми, распинаясь за чуждое дело, но это уж неудобства ремесла.

Так называемая эпоха царей мусульман ^[17], от 1632 г. до падения Вахтанга (1723), к которой относится все, только что сказанное, представляет, таким образом, некоторое постоянство и определенность в отношениях Персии и Грузии. Объясняется это не чем иным, как большим сближением с Ираном царей и дворянства.

Но, опять-таки, здесь много оттенков и различий. Более прочный modus vivendi установляется в Карталинии, которая живет совершенно в ладах с Персией при царе Ростоме. Этот, во всяком случае выдающийся царь прикладывал к своим грамотам печать с надписью «Ростом, прах ног шаха» и был в постоянных сношениях с иранским правительством, на деле же распоряжался, как безусловный хозяин в Грузии. Он был одним из самых сильных и влиятельных лиц в Персии, советчик шаха Сефи, которому помог занять престол; неудивительно, что персидские гарнизоны в Гори и Тифлисе служили не столько Персии против Грузии, сколько Ростому против его грузинских неприятелей.

В Кахетии же одновременно Теймураз действует как патриот и христианин. А позже ханы, правившие в Кахетии, играли роль настоящих церберов.

Часто рядом с царями-грузинами мы видим персидских чиновников, как бы для контроля; о гарнизонах в крепостях и занятии обсервационных пунктов мы уже говорили. Дань (невольниками, шелком, денежными взносами), несомненно, существовала, также новогодний подарок шаху. Но характер и тяжесть дани, конечно, зависели от положения вещей в данный момент — она могла сбиваться на контрибуцию, могла и возвращаться назад в виде дара сюзерена вассалу. Что же касается количества платежей, регулярности их, а также того, насколько налоги, взимавшиеся под предлогом уплаты дани, служили действительно этому назначению, а не иному, об этом пока трудно высказаться окончательно.

Относительно же заложников добавим, что ими часто являлись и наследники царя; они облекались высокими званиями и должностями, например, правителей испаганских, куларагасов, т. е. начальников гвардии, мдиванбегов Ирана, т. е. верховных судий, и проч.

В эпоху царей-мусульман много заимствовано из административных порядков ^[18] Персии, не говоря уже о нравах и обычаях, которые изрядно стали походить на персидские.

Вообще, поскольку мы имеем дело с указанным выше modus vivendi и участием грузин в жизни Ирана, не может быть и речи о грузинах как «народе-крестоносце»; нельзя особенно подчеркивать и угнетение со стороны персиян. Рисовать грузино-персидские отношения за эти века под одним углом зрения — православия и мусульманских утеснений — односторонне, неправдоподобно и набило оскомину. Грузинское воинство — что вполне нормально — порой забывало свое христолюбив, и пафос боевой едва ли не говорил в нем сильнее, чем пафос религиозный.

Можно ли говорить об угнетении, когда, напр., на Георгия XI (погиб в 1709 г.) с его грузинским отрядом возложено было устроение дел Афганистана и смежных провинций ^[19]. Правда, Георгий перед тем принужден был просить прощения за вины, но скоро этот угнетенный стал первым человеком Персии, и пришлось думать о том, как бы ослабить его силу. Титул его звучал так: царь карталинцев, спасалар войск всего Ирана, бегларбег Кадагарский и Кирманский и проч. Впрочем, нам нет нужды излагать полностью историю этого знаменитого в летописях Персии и Грузии царя, нашедшего трагическую смерть в Афганистане. Заметим, кстати, что когда экспедиция в Афганистан племянника Георгия (и его наследника в Карталинии) Кайхосро окончилась также катастрофой, то, недовольные своими товарищами по оружию, персиянами, грузины предложили устроить дело (усмирить афганцев) без участия персиян, но предложение это, по словам Крузинского, было отклонено из боязни чрезмерных успехов грузин. Во всяком случае, это показывает, как они втянулись в чужое для них дело.

IV

Эпопея Георгия XI (или, как его называли по-персидски, Шах Наваза II) ясно показывает разительную на первый взгляд двойственность в положении и поведении грузин эпохи царей-мусульман. Притом это интересный, поучительный эпизод грузино-персидских отношений. Георгий добивался одно время полной независимости от Персии, в чем не успел благодаря своим же магнатам ^[20] и тонкой дипломатии персиян.

Затем при посредстве брата своего Левана, верховного судьи в Иране, он испросил прощение у шаха, и его услугами воспользовались на юго-восточной окраине Персии, где притязания Великого Могола и брожение страны требовали диктатуры. Персидское правительство пришло к остроумной мысли возложить эту миссию на Георгия, человека с прославленной энергией и мужеством. Одновременно этим путем достигались умиротворение Грузии и отвлечение на другой край Персии лучших из ее бойцов.

Всякая попытка царей усилиться у себя на родине нашла бы неодолимую преграду в крупных феодалах, которым более улыбалась номинальная зависимость от далекого Испагана, чем прямая подчиненность царю-соседу. И эти феодалы — вовсе не обязательно изменники родины и веры, напротив, не раз именно они защищали религию и «народность». Но отступить сознательно от выгодных им интриг и содействовать либо не препятствовать усилению власти царей, как бы это ни было полезно для национальных идеалов, этого они никогда бы не сделали. Их образ действий последовательно вытекал из общественного строя эпохи.