Прогулки по допетровской Москве - Мария Беседина Страница 7

И, конечно, рассказ об исследователях истории Москвы был бы неполным без имени Александра Андреевича Спицына (1858–1931), которого без преувеличения можно назвать одним из основоположников славяно-русской археологии. Видный знаток и систематизатор восточно-славянских первобытных и средневековых древностей, с 1892 г. Александр Андреевич активно участвовал в работе Археологической комиссии, а в 1919 г. был избран действительным членом Академии истории материальной культуры.

Да, уже во второй половине XIX в. русская археология была вполне сформировавшейся отраслью науки, сделавшей немало важных исторических открытий, приподнявших завесу тайны над прошлым земли Русской — и Москвы. Однако молодая наука еще не получила безоговорочного приоритета — наравне с серьезными исследователями «работали» по старинке и самодеятельные «археологи» и «коллекционеры», люди, которых можно скорее назвать кладоискателями и собирателями курьезов, порой фальсифицированных хитрыми торговцами — «старинщиками». И все же такие собиратели-дилетанты тоже оказали немалую услугу русской исторической науке. Очень показательна история, которую приводит в своей книге «Меткое московское слово» москвовед и этнограф Е. П. Иванов — по его словам, этот «курьезный случай» поведал «рыночный торговец стариной». «Купил Потап Степаныч Кузнецов… топорик. Ребятишки его в земле сыскали и орешки тюкали. Привез его на Нижегородскую ярмарку, а туда антиквар Иванов из Москвы наехал. Увидел топорик, продай да продай! Потап ему за семьдесят пять рублей и удружил. Привез Иванов его в Москву, и пошел о топорике слух, что редкость великая. Из Исторического музея князь Щербатов пришел в магазин и говорит „Продайте, это Андрея Боголюбского бердыш“. А Иванов туда-сюда, продал, говорит, иностранцам… Щербатов шасть к великому князю Сергею Александровичу и с прошением — оставить топорик в России. Вызвали Иванова: хочешь, говорят, в Москве проживать, так отдай. Подумал, подумал Иванов и отдал, а ему Исторический пятьсот рублей уплатил. Пришел Потап Степаныч после к Щербатову, а он ему топорик этот, что мальчишки орехи тюкали, на стеклышке казать вынес… Кабы знал Потап-то! Сам небось за трешку купил…»

И все же до пристального изучения археологических свидетельств прошлого Москвы было еще далеко. К тому же на период революций и гражданской войны изыскания были прерваны… Как ни странно, определенную пользу в археологических исследованиях принесли работы, связанные с тем самым «сталинским» планом реконструкции города (1935) и прокладкой метрополитена (начатой в 1931 г.). Найденные при земляных работах свидетельства ушедших веков тщательно исследовались. Эти находки и сегодня можно увидеть в Московском Историческом музее. Порой удавалось сделать даже настоящие открытия. Например, историки долго спорили о точном местонахождении Опричного двора — находившейся вне стен Кремля резиденции Ивана Грозного. Построенный в 1567 г., он был настоящей крепостью, окруженной высокой стеной, надежно защищавшей два великолепных здания, которые можно смело называть дворцами. Дворцы Опричного двора соединялись крытым переходом. Причина возникновения Опричного двора была достаточно драматична — она связана с историей жестокой борьбы, которую Иван Грозный вел с боярской оппозицией. Иван IV, опасаясь козней враждебных ему представителей боярских родов и памятуя о трагической судьбе своей матери Елены Глинской, которую отравили придворные интриганы, покинул Кремль. Сначала царь с верными приближенными и семейством удалился в Александровскую слободу (ныне город Александров Владимирской области) — это произошло в 1564 г. Следующий год ознаменовался введением на Руси печально знаменитой опричнины. Но необходимость посещать столицу осталась. В то время кремлевские великокняжеские палаты еще не были восстановлены после пожара 1547 г., когда их каменные стены выкрошились от огня, буквально рассыпавшись в прах. Поэтому царь, посещая Москву, останавливался на специально возведенном Опричном дворе — поближе к Кремлю. Опричный двор оставался царской резиденцией несколько лет — до тех пор, пока на территории Кремля не был построен деревянный дворец.

Переменчивая судьба Опричного двора, казалось, впитала тревожность, которой была отмечена история его основания. В 1571 г., во время набега крымского хана Девлет-Гирея, Опричный двор сгорел дотла, но уже к 1575 г. был отстроен заново. Впоследствии Опричный двор неоднократно подвергался переделкам и перестройкам, так что вскоре от первоначального архитектурного замысла почти ничего не осталось. А в XVIII в. дворцы Опричного двора были снесены и его территория застроена. Он исчез, растворился в изменчивом море московской застройки, и впоследствии историки не могли точно установить, где именно стоял Опричный двор. Архивные исследования позволили установить лишь приблизительное его местонахождение… Например, было известно, что царь избрал местом своего жительства двор своего тестя, князя Михаила Васильевича Черкасского, отца второй супруги Ивана — Марии.

Казалось, история Москвы обогатилась еще одной загадкой, над решением которой предстоит биться поколениям исследователей. Но вот в 1934 г. во время сооружения метрополитена на участке, ограниченном улицами Воздвиженка, Моховая, Большая Никитская и современным Романовым переулком — фактически на месте корпусов МГУ, — обнаружили слой белоснежного песка. Песок явно был завезен издалека. Историки обратились за помощью к геологам и выяснили, что песок этот был привезен с Воробьевых гор. Так подтвердились встречавшиеся в старинных хозяйственных документах указания на то, что при постройке Опричного двора Иван Грозный повелел выровнять и приподнять над уровнем грунта отведенную для него территорию, используя воробьевский песок.

Точные границы утраченного Опричного двора были установлены. Ученых поразило, насколько, оказывается, он был на самом деле обширен. А следом последовало и еще одно важное открытие: в комплексе построек старого здания МГУ (XVIII в.) обнаружились вписанные в застройку белокаменные сводчатые помещения — чудом уцелевшие остатки царской резиденции.

Однако не следует думать, что столь кардинальная реконструкция исторических районов Москвы, которую предписывал «сталинский» план, стала для историков и археологов праздником. Да, многое было обнаружено, но эти находки совершались случайно, а их результаты становились достоянием науки лишь благодаря энтузиазму ученых, выхватывавших древности буквально из-под лезвий лопат. Реконструкторы безжалостно крушили все, что «мешало» их замыслам. Слишком многое было искалечено, утрачено безвозвратно — и по сравнению с этими, подчас невосполнимыми потерями польза от находок очень мала. Так погиб, например, находившийся на территории Кремля Чудов монастырь, основанный в 1365 г. святителем Алексием, митрополитом Московским. Бережно сохранявшиеся древние стены в последующее время подверглись некоторой переделке — так, в XIX в. архитектор М. Ф. Казаков оформил въезд в монастырь в виде пышного портала в стиле «русской готики», но все же архитектурный комплекс Чудова монастыря дошел до начала XX в. во всей прелести архитектурного замысла древних строителей. Во дворе монастыря возвышался построенный в 1501 г. храм Чуда Михаила Архангела — в его архитектуре удивительным образом сочетались древнерусские архитектурные традиции и новейшие для своего времени веяния, следы влияния на русскую архитектуру итальянских мастеров.