Первая мировая в 211 эпизодах - Петер Энглунд Страница 7

Как и любая другая армия, мы разрушали и мародерствовали, а потом отказывались признаваться в содеянном. Однажды в маленьком немецком городке, у входа в пустой дом, я увидел гусара из моего взвода, который выдирал клавиши из пианино. Дело это было нелегкое, требовало усилий, и гусар сил не жалел. Я окликнул его; он вскочил, вытянувшись по стойке “смирно”. “Зачем вы ломаете пианино?” Он посмотрел на меня с удивлением, словно я задал дурацкий вопрос. “Оно ведь немецкое” — таков был его ответ. А мой друг, корнет Соколов, был свидетелем того, как один солдат разбивал граммофонные пластинки, объясняя свои действия тем, что их все равно нельзя проигрывать, так как нет иголок.

7.

Вторник, 25 августа 1914 года

Пал Келемен оказывается на фронте под Галичем

Вначале он никак не мог отделаться от ощущения, что это просто учения. Все началось в Будапеште. Пал помнил, как люди глазели на него, пока он грузил свой багаж на дрожки, и как потом он, в гусарской форме — красные рейтузы, синяя “атилла”, расшитая шнурами голубая гусарская венгерка и высокие кожаные сапоги, — протискивался сквозь гигантскую толпу на Восточном вокзале, вскочил в поезд и поехал, стоя в коридоре. Он помнил плач женщин: одна из них упала бы, не подхвати ее какой-то незнакомец. Последнее, что он увидел, когда поезд медленно катился вдоль перрона, — это пожилой человек, бегущий в надежде еще раз взглянуть на своего сына.

После душной, но в целом приятной поездки на поезде Пал прибыл в гусарский полк в Германштадте, как и полагалось. При встрече на него даже не посмотрели, лишь объяснили, куда он должен отправиться. И позже, в тот же вечер, Келемен под палящим августовским солнцем поехал к месту мобилизации, в Ерфалу, где был направлен на постой к крестьянину, — все как положено.

Дальше все шло как обычно: он получил снаряжение, включая коня и седло; ему вручили жалованье; долго, бесконечно долго, невыносимо долго он проходил обучение в душном помещении, где люди теряли сознание, но поток слов все не иссякал.

А потом картина стала искривляться.

Сперва этот ночной марш-бросок к месту, где их ждал поезд. Затем долгое путешествие, после чего на вокзале их встречала восторженная толпа, “музыка, факелы, вино, депутации, флаги, ликование, “Ура армии!”, “Ура, ура!”. Затем они выгрузились и отправились в первый поход. Явных признаков войны — грохота пушек и прочего — пока еще не было. Должно быть, это просто учения. Жаркое синее небо, запах конского навоза, пот, сено.

Палу Келемену двадцать лет, он родом из Будапешта, где он ходил в классическую гимназию и играл на скрипке под руководством ставшего затем знаменитым дирижера Фрица Райнера. Келемен во многом является типичным продуктом городской жизни Центральной Европы начала XX века: много путешествовавший, начитанный, аристократичный, ироничный, утонченный, отстраненный, падкий на женщин. Он учился в университетах Будапешта, Мюнхена и Парижа и на короткое время оказался даже в Оксфорде. И когда гусары въезжали в Станиславов, столицу австрийской Галиции (он был юным, элегантным лейтенантом; есть ли кто-то элегантнее венгерского гусара-лейтенанта?), Пал Келемен думал не о войне, а прежде всего о женщинах. Он считал, что по их виду сразу можно определить, что они живут в провинциальном городе: “У них белая кожа, а в глазах сверкает огонь”. (В противоположность обитательницам больших городов, чей взгляд затуманен и выдает усталость. Уж он-то в этом разбирается.)