Теракты и диверсии в СССР. Стопроцентная раскрываемость - Вадим Удилов Страница 7

Как и следовало ожидать, моей вынужденной инициативы начальство не одобрило и после хорошей взбучки отстранило от работы по Кнопке.

Кстати, о работе наружного наблюдения в конце 40-х годов на периферии. Оперативных машин в те годы в нашей службе не было, портативных радиостанций — тоже. Фототехника камуфлировалась в чемоданчиках, портфелях, дамских сумках и была очень неудобна в обращении.

Для связи между собой пользовались специальным кодом, действовавшим на расстоянии зрительной видимости. Он немного напоминал разговор глухонемых.

В то же время отсутствие возможности немедленно связаться с руководством заставляло разведчиков самостоятельно принимать решения, проявляя при этом инициативу. И наше общее дело от этого только выигрывало.

Напарник, оставшийся устанавливать «связь» от Кнопки на вокзале, вместе с мужчиной выехал в Самарканд, где тот проживал, установил его личность. Сделал он все конспиративно, без излишней суеты.

Несколько позднее, перейдя на работу во 2-й отдел, я проявил интерес к материалам на вышеуказанную Кнопку. К моей радости, подозрения в отношении ее как агента-связника не подтвердились.

Однако по приходе во 2-й отдел МГБ Узбекской ССР мне вскоре пришлось столкнуться с настоящими агентами иностранных разведок, которых разоблачали путем оперативной разработки и последующего ведения следствия. Некоторые из них длительное время находились под нашим наблюдением в связи с наличием очень серьезных улик о их возможной принадлежности, в частности к американской разведке, однако объективная сторона состава преступления в их действиях отсутствовала, по крайней мере на территории СССР, что не давало оснований для привлечения их к уголовной ответственности.

В первые месяцы пребывания в Узбекистане греческих политэмигрантов по просьбе руководства ДАГ ряд бывших греческих офицеров должны были поступить на специально организованные для них курсы военной переподготовки. Этим обстоятельством мы и воспользовались. Дело в том, что в первоначальный период, после прибытия ДАГ, никто не знал, как к ним подступиться, как наладить их оперативное изучение.

Даже переводчиков греческого языка приходилось вызывать из Крыма и Одессы, так как местные греки, в свое время были либо репрессированы, либо принудительно высланы с Черноморского побережья в Среднюю Азию и им выказывалось политическое недоверие.

Так вот, в связи с предстоящими курсами для отбора слушателей создали мандатную комиссию, куда стали вызывать всех офицеров. Это позволило в то время получить на них биографические данные, в какой-то степени установить черты их характера, выяснить их лояльность к СССР. Этому способствовало также владение многими греческими офицерами французским, немецким, английским и другими языками, что открывало возможность дополнительного их изучения.

На втором или третьем заседании мандатной комиссии я и столкнулся с агентом английской разведки. Произошло это следующим образом.

В комнату, где заседала комиссия, зашел очередной абитуриент, подтянутый мужчина лет 35–37, и представился: «Капитан ВВС Греции К.». Стали уточнять, почему ВВС, ведь в ДАГ авиации не было. К. объяснил, что еще до войны он служил в Греческой королевской авиации в чине капитана. На вопрос, хочет ли он поступить на офицерские курсы, он ответил:

— Нет, не хочу. Мне надоела война. Да и вы от меня сами откажетесь.

— Почему?

— Я английский агент. Думаю, что вам, русским, это не понравится, хотя на всякий случай прошу учесть, что сотрудничал я с английской разведкой во время Второй мировой войны ради нашего общего дела — победы над фашизмом. По нашей просьбе в скупых словах он поведал свою одиссею. Как известно, греко-итальянская война 1939–1940 годов, которая вначале проходила на территории Албании, закончилась после вмешательства фашистской Германии оккупацией Греции. Король со своей свитой и правительством и частично армейскими частями эвакуировались в Египет. Туда же эвакуировалась греческая авиация, а с ней и К. Обида за оккупацию родины, желание отомстить за это врагу, да и сильно пошатнувшееся материальное положение привели в конечном итоге к тому, что он дал согласие на предложенное ему в Александрии сотрудничество с «Сикрет интеллидженс сервис» в качестве агента-нелегала.

Через 5 месяцев, после краткосрочного индивидуального обучения, он был заброшен с подводной лодки на территорию Югославии в район Сплита, затем перебрался в Грецию, в дальнейшем через Болгарию ушел в Стамбул, откуда с помощью английского консула вновь возвратился в Египет.

На наш вопрос, в чем конкретно заключалось содержание его задания, К. отвечал весьма неохотно. Однако стало ясно, что выполнял он роль связного, передавая осевшим в Европе английским агентам деньги, питание к рациям, инструкции. Установочных данных английских агентов он так и не назвал по тому же мотиву: все они в то время делали доброе дело — работали против фашизма, а, обнародовав их имена, он может повредить их последующей жизни.

Ко второй своей нелегальной ходке, по словам К., он приступил в конце августа 1944 года. Ему надо было нелегально проникнуть в окрестности города Хасково на Балканах, где попытаться легализоваться среди колонии местных греков. В дальнейшем с ним должны были связаться и дать задание.

Пробираясь к месту назначения в Родопских горах, он натолкнулся на партизанский отряд, где, на его счастье, в руководстве оказался один из его старых знакомых, в прошлом греческий офицер, занимавший в отряде пост начальника штаба. (Партизанское движение в Греции во время войны называлось ЭЛАС.) Этот товарищ и предостерег К. от дальнейшего выполнения задания, объясняя это тем, что то место, куда он двигался, уже занято или в ближайшее время будет занято советскими войсками, так что это может грозить для него неприятными последствиями. И К. остался в отряде ЭЛАС.

После изгнания из Греции немцев и с приходом в страну англичан он в течение длительного времени был у них на подозрении как лицо, уклонившееся от выполнения задания. А когда вновь возродилось партизанское движение в горах и была образована Демократическая армия Греции, он решил примкнуть к ней.

Разрабатывая в дальнейшем К., мы сильно сомневались в том, что он самостоятельно решил примкнуть к ДАГ. Мы не без основания полагали, что он мог это сделать и по заданию английской разведки, которая, используя его боевое прошлое как легенду, ввела своего агента в интересующую их среду. Поэтому К. находился под нашим постоянным наблюдением.

В результате бесед в мандатной комиссии, да и в последующем, в наше поле зрения попадали и другие весьма интересные в оперативном отношении лица. Например, П., 1924 года рождения, как выяснилось позднее, уроженец Нью-Йорка (США). Отец его в конце 40-х годов был крупным торговцем и содержал в США два магазина. С помощью друзей из стран народной демократии нам тогда удалось установить, что в ДАГ П. вступил всего за 20 дней до ее эмиграции в Советский Союз. Для этого он самолетом из Нью-Йорка прибыл в Париж, оттуда поездом — в Будапешт, затем на автомашине переехал в город Скопле (Югославская Македония), а уже оттуда проник в отходящие в Албанию войска Демократической армии Греции. Сейчас, уже за давностью, трудно вспомнить, каким образом нам в руки попала часть подлинных документов П., в том числе его американский паспорт, какое-то служебное удостоверение, в котором налагалась просьба администрации США оказывать помощь его предъявителю. Даже греки, проживавшие с П. в одном военном городке в Ташкенте, называли его «янки с нечистой совестью». И если он имел какое-либо задание американской разведки, выполнить его в сложившейся вокруг него ситуации было сложно. Может быть, поэтому через три года посольство США в Москве направило дипломатическую ноту Советскому правительству с просьбой отпустить П. к родителям в США. «Баба с возу — кобыле легче», — решили мы и с легкой душой дали согласие на его отъезд.