Еврейское счастье Арона-Сапожника. Сапоги для Парада Победы - Марк Казарновский Страница 7

Так вот, Беня оказался сиротой. Как так? Да очень просто. Его папа уехал в Америку делать миллионы. Видно, делать их начал, но медленно. Писал письма. И про то, как его «Джуйш шелтер» ^[21] привел к родственникам, и как все скучают по дому. Когда еще этот миллион сделаешь? А пока миллиона нет, остается любовь и невысказанная тоска по дому.

Фейга-Броха — его жена и мать мальчика Бени возьми да умри. У нас не бросают. И Бенчика определили к Гершу Пекарскому-сапожнику. То есть, к моему отцу. Он и жил у нас. И был мне как брат. А американцем его прозвали, во-первых, потому, что папаша его, как вы видите, в Америке. И еще мы его в мастерской так назвали за образцовый порядок: что с инструментом, что с ножами, что с фурнитурой и тому подобное. Нам казалось, что в Америке только такой порядок и существует — все по полочкам.

На самом деле Бенчик все время о чем-то думал. И любил читать. Мы-то, обалдуи, в свободное от работы время все больше за голубей, за расшибец, за городки и прочие «молодецкие забавы». А Бенчик, как минутка, так книжка. Жил он, конечно, у нас. И ясно было, что Хана, младшая моя сестра, ему нравится. А когда случилось то, что случилось, то есть, «Армагеддон», Беня исчез вместе с Ханой. Конечно, все это я узнал много позже, в 1944 году, когда мы вошли в Польшу.

Но об этом в свое время и в своем месте, хотя кто знает — когда оно подойдет, это время.

А пока, ежели я вас не утомил, любезный читатель моего «сапожнического» пера, то немного еще о нашем гешефте или, как теперь говорят, бизнесе. Вы можете видеть, что работа сапожника нелегкая. А когда я в свои корявые пальцы взял ручку и начал писать, вначале про Хайфу и себя, а дальше потянулось и потянулось и… не думайте, что так все легко. Даже очень тяжело. Это им, щелкопёрам да очкарикам, все ширк-ширк и уже 10 страниц написал. А еще устроились на машинке стучать. Как дятлы. Тук-тук-тук — и чего-то написано и напечатано. А каково сапожнику. Право слово, нелегко.

Ну, еще немного про папин и уже частично и мой бизнес.

Должен сказать, что мы работали очень много и тяжело. Да, именно тяжело. Особенно для ярмарок, которые начинались в осенний период.

К этому времени мы вырабатывали массу сапог, чтобы выехать в разные места на ярмарки. А после праздника «суккот» ^[22], когда урожай уже собран и дожди не прекращались, к нам, буквально, выстраивалась очередь крестьян с дырявыми сапогами. Сапоги хлопали и хлюпали, грязь летела из сапог, как из хорошей лужи, а мужики просили — самая осенняя страда: сейчас все убрать нужно и со скотиной работы невпроворот!

Папа это понимал. Стал понимать и я и даже мечтатель Бенчик. Мы работали и по ночам, но не очень часто. А на праздник Песах всем гильдас ^[23] новые полагается ставить, успевай только поворачиваться.

* * *

Не думайте, что все, что я описываю, так уж хорошо и благолепно. Вовсе нет. Например, нельзя еврею торговать в своей лавке в воскресенье. Пять дней ареста в холодной, либо штраф 5 рублей за каждый день. И что вы думаете за этот царский прижим? Верно, какой еврей будет платить по 5 рублей в день, это 25 рублей? Только круглый идиот. А нормальный еврей — отсидит в «холодной» пять дней и, как говорят: «зай гезунд и шрайбс открыткес» ^[24].

Так вот, не ошибись и не работай, не дай Бог, в воскресенье. Когда звонят колокола и гои — русские, равно как и другие — гуцулы, венгры и украинцы пьют себе вино и поют песни. А еврей сиди, не торгуй, хоть и народ у нашей мастерской толкётся: «Реб Герш, продай сапоги, а, реб Герш. Никто ведь не видит».

Еще одна проблема у нас не зависела от царских установлений. А была чисто личная, нашей семьи. Какая, что бы вы себе думали? Да не угадаете. Вот скажите на милость, что такого может быть у сапожника. Да который и не пьет, кроме субботнего бокала. В отличие от расхожей поговорки: «Пьет, как сапожник».

А вот и было. И как раз в нашей семье. Мама моя Циля ревновала, вы только послушайте, ревновала моего папу и своего мужа Гершеля по фамилии Пекарский, тихого, спокойного, рассудительного Гершеля, к кому бы вы думали? Правильно, к заказчицам. Часто, весьма часто к папе приезжали клиентки. И из разных мест. Из Барановичей, из Пинска, Белостока, Гродно, Новогрудок. Да что там, из Варшавы приезжала какая-то загадочная Альбина. Шёпотом докладывали — вроде баронесса.

А все из-за мастерства отца. Уже чувствую, утомил вас сапожным делом. Но как же иначе. Я только этого в жизни и знаю. Так что терпите и дальше. Совсем, как в рассказе одной дамы:

— Мы с Яшей решили выпить, вспомнить за нашу любовь, повспоминать случаи.

— Ну и шо?

— Шо, шо. Полицмейстер разнимал!

У нас до этого не доходило, но я уже понимал, в чем дело.

А ежели честно, то ни в чем. Просто папа с клиентами общался вежливо. А с дамами — и с определенным отношением. Тем более, что дамы доверяли мужчине, моему папе Гершелю, сапожнику, самое, можно сказать, святое — свою ножку. И вынуждены даже приподнимать немного юбку. Чтобы мог сапожник Гершель измерить стопу и подъем. Иногда, для сапожек, и икроножную мышцу. И делал все эти измерения папа осторожно, я бы сказал, даже нежно. Я молотком по подошве сапога стучал, а нет-нет, да поглядывал. Учился. Воображал, как я буду девочке Ханеле шить туфельки. И с каблуками. И как буду измерять ее подъем. И держать ее ножку. А она будет пылать вся.

А со стороны папы слышалось:

— Мадам Софа, вам удобно? Мадам Ривка, подъем я немного опущу, будет лучше. Мадам Бася, примерьте, для вас все готово.

В общем, как бы теперь сказали, был мой папа дамский угодник. Но и удержаться нельзя.

А проблемы возникали, когда приходила мама. Всегда почему-то во время приезда клиенток.

— Гершеле, я тебе сир ^[25] принесла. Небось, проголодался, — говорила мама сладким, каким-то не очень натуральным голосом.

— Нет, спасибо, золотко, у меня, видишь, клиент.

А вечером начиналось. Но без унизительных скандалов, которые я наблюдал во множестве за долгую жизнь.

Мама тихо папу подкалывала. Папа буркал что-то. Но видно было, ему приятна эта ревность. И мама ему — в радость. Спать они уходили после вечерней молитвы, но сразу.

Объясню, почему пользовался папа таким вниманием у особей женского полу. Ну, во-первых, он хоть и согнутый был, но красивый. А во-вторых, только он шил фасонные туфли.