Речи палача. Сенсационные откровения французского экзекутора - Фернан Мейссонье Страница 7

Осужденный, местный житель, убил охранника тюрьмы. Казнь проводилась во дворе тюрьмы Батны в Константинуа. День только-только начинался, было, наверно, четыре часа утра. Еще было темно, звезды бледнели в свете нарождающегося дня. Потому что раньше ^[10] казни совершались на рассвете. Да, до 1956 года все-таки соблюдали положенные часы. Я помню, мой отец, как только мы пришли, сказал мне: «Встань туда и главное не двигайся!» (чтобы не мешать первому помощнику, которого называли «фотографом»). Он мне сказал: «Не ходи в камеру, иначе охрана встанет спереди, и тут уже, когда ты окажешься сзади, вперед ты не сможешь пройти». Поскольку там была охрана, да еще все, кто присутствовал на казни, семья прокурора и прочие. В итоге вместо семи-восьми человек, предусмотренных процедурным кодексом исполнения приговора, нас там оказалось человек сорок. Итак, я стоял со стороны гильотины, в двух метрах от ванны. ^[11]

Значит, я стоял немного в стороне, в три четверти оборота к гильотине, лицом к корзине. В восьми или десяти метрах слева от меня стояла группа из двадцати человек, в том числе комиссар Кош. Он был в лучшем костюме, с шарфом и кепи. Это был самый молодой комиссар полиции, ему было двадцать три года. В те годы, чтобы стать комиссаром, нужно было сдать экзамен на бакалавра и получить дополнительное образование. Сейчас это труднее. Нужно по крайней мере иметь институтский диплом, да еще есть конкурс.

Я был смущен и не осмеливался смешаться с этими людьми. Поэтому я оставался стоять на месте. Я слышал шепот. Да, люди шептались шшшшшш…. шшшш… тихий шепоток, но никакого шума. В этих обстоятельствах никто ничего не говорит. И я слышал, как кто-то спросил: «Что это за юноша там?» Потому что я был молод, они это тут же заметили. А господин Кош: «Это сын помощника Мейссонье». Атмосфера была более чем угнетающая.

Я чувствовал, что мое сердце бьется, как если бы я пробежал стометровку… Слышится первый крик петуха, потом муэдзин с высоты минарета ближайшей мечети созывает правоверных на первую молитву.

Через несколько нескончаемо долгих минут, четыре-пять минут, наверно, Берже, главный экзекутор, который вместе с моим отцом и другими помощниками был в судебной канцелярии тюрьмы вместе с директором, подходит к той большой группе. Обращаясь к прокурору, говорит: «Время!» И я вижу, что мой отец, как и другие лица, в сопровождении охраны идет будить осужденного. Через пару минут я слышу, как открывается камера, слышу звук голосов. Они приводят осужденного в канцелярию суда, чтобы привести его в порядок и спросить последнюю волю. Проходит двадцать минут… Я все стою в двух метрах от гильотины… Вдруг меня поражает яркий свет: только что зажгли прожектора, которые мощно, как днем, освещают гильотину. С грохотом открываются створки главной двери, и я вижу в десяти метрах осужденного, окруженного двумя помощниками, один из которых мой отец, которые поддерживают его. Связанный, он идет мелкими шагами. Метра, за четыре до гильотины он обращает на нее внимание и начинает кричать сдавленным голосом: «Аллах Акбар! Аллах Акбар!» («Господь велик! Господь велик!»). Он опрокинут на скамью, я вижу его голову меж двух опор, со щелчком опускается верхняя половина ошейника. И на середине «Аллах Ак…» нож с глухим шумом обрывает фразу. Две струи крови брызгают на три или четыре метра. Безжизненное тело падает в корзину. За какие-то двадцать минут он перешел от простого сна к вечному сну.

Это было быстро. Едва ли три секунды прошло с того момента, как он встал у подножия гильотины. Но все это ожидание, давящая на протяжении часа тишина оказали на меня такое действие, что в момент, когда нож упал, помнится, я вскрикнул: «Ах!» Да, когда он опрокинулся, я увидел, как он опрокинулся… увидел его голову меж двух опор, понял, что это будет его последняя секунда… Это как в фильме: боишься, потому что вовлечен в происходящее. Я увидел, как этот парень опрокинулся и нож упал: чак… И тут, помню, тут же «Ах!»… Я был так угнетен. Так и вскрикнул: «Ах!»… Это все-таки меня впечатлило! Правда. Да еще кровь… Потому что как только его опрокинули, через две секунды лезвие падает и струя крови брызжет сбоку, быстро, как два осколка, брошенных на три метра. Такой фонтан, пфффф… а потом еще маленькие-маленькие струйки из сонной артерии. Первый раз, второй… а потом не то чтобы привыкаешь, а просто когда ты в команде, у тебя четко определенная задача, и ты концентрируешься на работе, которую должен сделать. Признаться, почти из двух сотен казней, которые я наблюдал сначала как доброволец, затем как первый помощник, эта первая сильнее всего запечатлелась в памяти. Именно она впечатлила меня больше всего.

Потом я подошел к той группе лиц. Они все в той или иной мере были мертвенно-бледными. Кто-то сказал: «Я в первый раз вижу казнь, я немного догадывался, на что это похоже, и это не произвело на меня такого уж впечатления». Я не знаю, был ли он искренним, но сомневаюсь… Да, из всех этих людей, присутствующих на казнях, потом три четверти скажут: «Да это не так уж и впечатляюще». Может, из хвастовства они хотят убедить в том, что казнь не произвела на них впечатления, но притом спустя полчаса они все еще совершенно бледны.

Я читаю в их глазах, что впечатление было сильным. Я, как уже сказал, помню, в первый раз… От вида осужденного тем спокойным утром, в пении муэдзина… Это как свинцовые путы. Все на тебя давит. И потом это неожиданно. Мне было шестнадцать лет, я стоял там, совсем один… и вдруг рррразз!.. двери хлопают, парень кричит, молится вслух… потом он опрокидывается… и помню, что в ту секунду, когда голова упала, когда она упала… Ах!.. Сильное было впечатление. Так что я не думаю, что люди его не испытали. Или же это люди, которым плевать, у них нет никаких чувств, у них каменное сердце. Все-таки человек есть человек! Раз — и у него уже нет головы. Да уж, я был впечатлен. Я спрашивал у себя, о чем же он должен думать? Представить только, через несколько секунд, если Бог есть, так он через пару секунд будет с Богом! Пытаешься понять… через пару секунд… у него нет головы, он уже не живет! А я продолжаю жить. Вот и задаешься вопросами…

Старший охранник принес кофе и бутылку рома. Ну все и выпили два или три стаканчика рома! ^[12] Отец подзывает меня и спрашивает о моих впечатлениях. Я отвечаю, что впечатление было сильным, но все в порядке. Тогда он мне говорит: «Если ты хочешь однажды стать экзекутором, начни прямо сейчас с того, чтобы выучить наизусть сборку и разборку гильотины». Именно это я и сделал потом. Одно замечание: поскольку с 1939 года казни проводятся внутри тюрьмы, гильотина устанавливается накануне, к девятнадцати часам, когда все заключенные возвращаются в свои камеры. Через тридцать пять минут после казни, к шести часам, гильотина была вымыта, разобрана и сложена в грузовик, который стоял перед воротами тюрьмы.