Княжна Тараканова - Игорь Курукин Страница 7

Признаемся, ответа у нас нет. Ясно, пожалуй, только одно: «принцесса» — кто бы она ни была — выросла в окружении иностранцев. Она не знала ни «родного» русского, ни польского языков. Напротив, она хорошо владела немецким, но писать предпочитала по-французски; Голицын отметил, что на этих двух языках «говорит она совершенно с чистым обоих произношением». Думается, нет также оснований связывать фамилию «претендентки» (уже говорилось, что та её никогда не носила) с генералом Таракановым, который будто бы в 1750-х годах служил на кавказской границе и мог взять на воспитание ребёнка императрицы. Генерал-майор Алексей Иванович Тараканов действительно был послан в Кизляр, но пробыл там всего несколько месяцев, до ноября 1742 года. После этого он «на персидских границах» не бывал — вначале служил в Москве «у сочинения новых баталионов», потом получил отпуск на два года, а в 1750-х годах не состоял на действительной службе.

Уже находясь в тюрьме, самозванка в собственноручной записке привела «список лиц, которых, сколько помню, я видела в моём детстве». Но и эти данные никак не проясняли её историю. Завесу тайны своего рождения она едва ли не намеренно делает ещё более непроницаемой: «От меня таили всё, и я вовсе не старалась узнавать то, что для меня было совершенно бесполезно и, сверх того, мне никогда не говорили, кто я была; мне говорили тысячу сказок, которые не касаются ни до кого, потому что это сказки».

Но затем она сама стала рассказывать настоящую восточную сказку. После долгого пребывания в непонятной ссылке, наконец, настал час освобождения. Нянька сговорилась с татарином из ближайшего села, и однажды ночью они «ушли и шли четверы сутки пешком», пробираясь среди лесов и пустынь, пока жители одной из деревень не дали им лошадей, на которых беглецы «приехали в Багдад, город персидского владения». Правда, с 1638 по 1917 год Багдад находился во владении Османской империи, и едва ли принцесса не могла различить две ближневосточные державы. Но, впрочем, не будем слишком строги.

В Багдаде беглянки каким-то образом устроились: нашли «богатого персиянина, именем Гамет, к которому нянька её и пошла, и что она ему об ней сказывала, того она не знает; только после того вскоре Гамет, пришед к ней в домик, показывал знаками, что он ей очень рад, сожалел об её состоянии и потом тотчас взял её к себе в дом, в котором обходился с нею учтиво и содержал очень хорошо». Но лучшее — враг хорошего, и «по некотором времени узнала она, что во оном доме имел убежище один персидский князь Гали, имевший большую власть и великое богатство в Испагане. Сей человек, вошед также в её состояние, обещал не оставить; почему и действительно, по прошествии года, когда он поехал в Испагань, то её и с нянькою взял с собою».

Для девушки началась новая жизнь в Исфахане, тогдашней столице Ирана. Когда её покровитель Гали вынужден был на некоторое время отправиться в Ширван «для смотрения провинции», то оставил её на попечение новообращённого мусульманина Жана Фурнье, «которого предки природою были из Франции, а он, в Испагане поселяся от давнего времени, имел персидский закон, у которого она и жила». Возвращение благодетеля сопровождалось новым открытием: «Когда Гали возвратился в Испагань, то тотчас взял её к себе в дом, и содержа её весьма отменно, почитал так, как знатную особу, тем более что он уверен был о настоящей её природе, сказывая ей неоднократно, что она дочь покойной государыни императрицы Елисаветы Петровны, что подтверждали не только живущие в его доме, но и приходящие к нему люди, а об отце её рассуждали различно: кто называл его Разумовским, а иные сказывали, что кто-нибудь иной, только имени сего последнего не упоминали».

Но чудеса только начинались. По рассказу «княжны» на следствии, персидский вельможа явил неслыханное благородство и «столь много ей благодетельствовал, что неоднократно ей отзывался, что он готов всё своё имение употребить в её пользу с тем, чтобы оно способствовать ей могло в том, дабы утвердить настоящую её природу. Но за что он делал ей такое благодеяние — она не знает». В 1769 году (впервые в своих показаниях самозванка назвала точную дату) «происходившие в Персии неспокойствия не позволяли князю Гали тамо оставаться, то он, убегая всякой опасности, вознамерился, оттуда уехав, вояжировать в Европе и для того, в одно время, сделал ей предложение, хочет ли она ему последовать или, переменив закон (то есть веру. — И. К.), остаться в Персии, где может быть великою госпожею».

На это предложение барышня ответила, что в ислам переходить не будет, а поехать в Европу согласна, «однако с тем, чтобы он не возил её в Россию, ибо она никогда ехать туда отнюдь не намерена для того, чтобы избегнуть всякой опасности, ибо, как ей известно, что содержана она была по указу императора Петра Третьего с великою строгостью ещё во младенчестве, то кольми паче должна была ожидать такого же жребия во своём возрасте, если б только узнали настоящую её природу». Благородный вельможа обещал красавице провезти её «безопасно чрез всю Россию, нигде не останавливаясь, так что никто её не узнает, почему она и положилась во всём на его благоразумие».

В том же 1769 году Елизавета (на этом имени она настаивала на допросах), по её словам, отправилась в путешествие с Востока на Запад через Россию, близкую ей и одновременно опасную для неё. Ехали скромно, без свиты, всего с двумя русскими слугами; в Астрахань её спутник прибыл «под именем персидского дворянина Крымова, а её называл своею дочерью».

Мог ли кто-либо в Тайной экспедиции поверить в эту сказку? Во всяком случае, дело «княжны» не содержит известий о том, что следователи подавали какие-то запросы в Коллегию иностранных дел — например, чтобы выяснить, кто такой «князь Гали» или не проезжал ли некий персидский подданный со спутниками в 1769 году из Астрахани в Петербург, для чего необходимо было получить соответствующие документы.

Даже если принять на веру чудесную историю о превращении беглянки в знатную госпожу, идентифицировать вельможу Гали с какой-либо реальной фигурой весьма трудно. После убийства в 1747 году «грозы Вселенной» — шаха Ирана Надира — его государство распалось на куски; претенденты полтора десятка лет воевали друг с другом за опустевший престол, по очереди захватывая власть. В этой смуте медленно, но верно побеждал Керим-хан Зенд со своим кланом, членами которого были двоюродный брат Керим-хана Шейх Али-хан и ещё один его родственник, Али Мухаммед-хан. Оба поднимали мятеж против Керим-хана, но были прощены им. Однако у нас нет оснований предполагать, что эти предводители полукочевых племён были в курсе дворцовых тайн Романовых и пригрели под своим крылом самозванку для дестабилизации ситуации в соседней державе.

Правда, иногда и в действительности бывают странные случаи: в огне усобиц сгинули Надир-шах и его династия Афшаров, но волею судьбы один из её представителей оказался в России. В 1762 году из Оренбурга был прислан в столицу вышедший «ис киргис кайсацкого полону» и уже принявший крещение Василий Ильин, который оказался «персианином отродия афшарского», племянником Надира Мухаммедом Сафи Мамет Алиевым. Неожиданному гостю по его просьбе выдали паспорт и отправили на родину, но «спонсировать» залётного «принца Василия» никто не спешил. В случае же Елизаветы едва ли было возможно рационально объяснить фантастический поворот судьбы никому не известной барышни, и уж тем более убедить в его реальности чиновников Тайной экспедиции Сената.