Анти-Ахматова - Тамара Катаева Страница 7

Мудро жить — так нельзя говорить. Тогда ложись и помирай. Тем более что она-то мудро жить не научилась. На небо смотреть — это не для нее. Она прочитала Бродскому это двустишие. И он поверил ему буквально.

<…> Смены мотивов, да и весь общий стиль се любви связаны с тем, что Анна Ахматова — моральная монастырка, монашенка, с крестом на груди. Она помнит об аде, верит в Божье возмездие. Еe любовь — та же власяница.

Ю. АЙХЕНВАЛЬД. Силуэты русских писателей. Стр. 490

Монастырка — воспитанница учебного заведения при монастыре. Воспитанницы были весьма далеки от религии и находились там только для придания лоска, который был необходим при вступлений в будущий буржуазный брак. О лоске Ани некому было заботиться. Папа — почти путевой обходчик. Моральная — внутренняя — аморальная. С крестом на груди — как Челентано. Самое интересное, что критика посвящена разбору стихотворения «И ночей нашим пламенным чадом… чудотворной иконой клянусь» (считается очень религиозным).

Волков: [О «Реквиеме»] <…> Там есть два плана: реальный и биографический — Ахматова и судьба ее арестованного сына; и символический — Мария и ее сын Иисус.

Соломон ВОЛКОВ. Диалоги с Бродским. Стр. 243

А с кем же ей себя еще сравнить?

Все шатко, зыбко и несоразмерно событию… Таким ли должен быть юбилей Анны Ахматовой? Наш всенародный праздник.

Л. К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1963–1966. Стр. 234

Вот, я же говорила: наш всенародный праздник.

Эмигрантские поверхностные слухи сослужили Ахматовой хорошую службу: они «знали», что она ничего не писала двадцать лет, зато они много раз слышали, что Ахматова мужественно обороняла Ленинград. Опровергать первое у нее хватит энергии, а о втором можно промолчать.

1952 год 25 ноября. В северном вестибюле Национальной галереи в Лондоне состоялось открытие серии напольных мозаик работы Б. В. Анрепа «Современные добродетели». На мозаичном панно «Сострадание» изображена «русская поэтесса Анна Ахматова, спасаемая ангелом от ужасов войны».

Morhange A. Boris Anrep: The National Gallery Mosaics. London.

ЛЕТОПИСЬ ЖИЗНИ И ТВОРЧЕСТВА. Т. 4. Стр. 90

«Спасаемая» — это одно, а «спасающая» или хотя бы «сострадающая» — символ «Сострадания» — это другое, правда? Как наиболее достойный объект для сострадания, отнюдь не — сострадающая другим, на панно изображена мило улыбающаяся очень красивая поэтесса — конечно, лежащая, заодно и демонстрирующая действительно один из лучших в XX веке силуэтов. Борис Анреп, расставшийся с ней в двадцатых годах, проницательными глазами художника видел в стройной любовнице вечные женские антропометрические добродетели — широкие бедра и длинные ноги.

<…> Моделью для СОСТРАДАНИЯ Анреп выбрал ее портрет.

Анатолий НАЙМАН. Рассказы о Анне Ахматовой. Стр. 118

Анатолий Найман — информированный человек. И изощренный — в его восторженных книгах об Ахматовой я слышу призыв: да посмотрите же повнимательнее! Мне, сироте, не к лицу ее разоблачать, но разве не видно, что — всего лишь — представляет собой великая Ахматова! Поэтому я не могу заподозрить, что он подтасовывает факты. Просто — он как обычный биограф: если об Ахматовой — то о всех возможных добродетелях. Но — слишком громко.

Между тем в работе Анрепа Ахматова олицетворяет не СОСТРАДАНИЕ, а ОБЪЕКТ сострадания.

Ее САМУ сострадательный ангел заботливо прикрывает от ужасов войны (в стороне изображена куча изуродованных тел — других людей, менее достойных сострадания).

<…> Одно мудрейшее: о том, что наследницей оказалась она. Наследницей величия и муки. <…> Тут не только благоуханная красота, но и полная осознанность своего места в истории.

Л. К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1952–1962. Стр. 366

«Думаю, что она учит достоинству». — «Достоинству? — вдруг возмутился Иосиф [Бродский]. — Она учит величию!» Вспоминая об этом разговоре потом, я осознал, что он ведь никогда не видел Пастернака и, может быть, зримо не представлял другой, более простой формы «величия», следуя определенному образцу в его монетарно- и профильно-ахматовском виде…

Дмитрии БОБЫШЕВ. Я здесь. Стр. 347–348

Впоследствии я часто замечала, что перед женщинами Анна Андреевна рисовалась, делала неприступную физиономию, произносила отточенные фразы и подавляла важным молчанием. А когда я заставала ее в обществе мужчин, особенно если это были выдающиеся люди, меня всегда заново поражало простое, умное и грустное выражение ее лица. В мужском обществе она шутила весело и по-товарищески.

Эмма ГЕРШТЕЙН. Тридцатые годы. Стр. 248

Я высказала Марине Ивановне свою радость: А. А. не здесь, не в Чистополе, не в этой, утопающей в грязи, отторгнутой от мира, чужой полутатарской деревне. «Здесь она непременно погибла бы… Здешний быт убил бы ее… Она ведь ничего не может». — «А вы думаете, я — могу?» — резко перебила меня Марина Ивановна.

Л. К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1938–1941. Стр. 235

Чьей была дочерью Марина Цветаева, на какой быт она могла претендовать, и чьей — Ахматова. Все в подробностях знающая Чуковская просто закрывает глаза, просто не видит.