Убить, чтобы жить. Польский офицер между советским молотом и нацистской наковальней - Стефан Газел Страница 7

Дневальный принес рюкзак и белый комбинезон.

Йозеф говорил коротко и ясно, не тратя лишних слов:

– Комбинезон нужен для маскировки. Теперь посмотри, что в рюкзаке. Продукты и кое-что из одежды. Не бери ничего лишнего. Нам придется быстро перемещаться. Если на тебе будет лишний груз, ты вспотеешь, а лежа на снегу, можешь замерзнуть и начнешь кашлять. Это недопустимо.

Я внимательно обследовал содержимое рюкзака: твердая колбаса, свиной жир, кусок свинины, около фунта сахара, фляжка с ромом и охотничий нож. И все?!

– Какое возьмем оружие? – спросил я.

– Никакого. От него много шума. Ты обязательно воспользуешься им – слишком большой соблазн. Нам следует соблюдать тишину. При необходимости используй нож.

– Да, конечно, – с неуверенностью в голосе отозвался я.

В этот момент капитан вынул из кармана маленький кожаный кошелек и протянул мне.

– Повесь на шею и не забудь вернуть мне по возвращении. В нем несколько золотых колец с бриллиантами.

Вероятно, у меня был очень удивленный вид, поскольку Йозеф поспешил объяснить:

– Это на случай, если тебя поймают. Они решат, что ты обычный контрабандист.

Затем Йозеф посоветовал мне опробовать лыжи, примерить комбинезон и отдохнуть.

– Попытайся заснуть. Придется не спать двое суток, – объяснил Йозеф. – Мы будем все время в пути. Много не ешь, это вредно перед дорогой.

Йозеф разбудил меня после полуночи. Он был в лыжном костюме, поверх которого был надет белый комбинезон. Мы позавтракали. Перед выходом Йозеф дал мне последние указания:

– Держись рядом или позади меня. Никаких разговоров. Делай то же, что я. Если разойдемся, оставайся на том месте, где мы виделись последний раз. Не кричи. Не издавай никаких звуков. Стой молча. Если я не вернусь в течение часа, поворачивай обратно и следуй по компасу на запад. Сам вперед не иди. Ничего не получится.

Мы выехали на лыжах в сопровождении пограничного патруля. Шли в полном молчании. Падал густой снег, было ветрено, и я чувствовал, как лыжи разрезают сугробы. Никто не произносил ни слова, и лишь иногда раздавался свистящий звук от случайного соприкосновения лыж. И хотя Йозеф был от меня всего лишь на расстоянии длины лыж, я видел только очертания его фигуры на фоне снега.

Мы въехали в лес и остановились. Приблизился еще один патруль. Обменялся с сопровождавшим нас патрулем информацией. Мы были примерно в сотне метров от границы, от вырубки леса.

– Никакой инициативы, – напомнил Йозеф, – следуй за мной.

Не попрощавшись с патрулями, мы сняли лыжи, немного углубились в лес, остановились под деревом и прислушались. Затем еще немного прошли и опять остановились, прислушиваясь. И так до тех пор, пока не подошли к открытому пространству – вырубке.

За нами была черная стена леса. Мы залегли в снег, слившись с его белизной, и стали ждать русский патруль. Он прошел довольно шумно вскоре после нашего прихода, и я уже приготовился встать, но Йозеф удержал меня. За первым патрулем примерно на расстоянии сотни метров шел второй, причем в абсолютной тишине. Вот теперь мы смогли встать и продолжить путь. Пройдя несколько сотен метров, мы сделали остановку.

– Я думал, они ходят с собаками, – прошептал я.

– Мы отравили всех собак, которые у них были. А быстро вырастить и обучить собак у них нет ни времени, ни возможности.

Мы продвигались вперед с лыжами в руках, поскольку в густом лесу от них не было никакого толку. Я шел не разбирая дороги, цепляясь за ветки и ударяясь о стволы деревьев. Временами приходилось хвататься друг за друга, чтобы не потеряться в темноте.

Так мы шли несколько часов. По-прежнему валил густой снег. А когда рассвело, я услышал лай собак и увидел маленькую деревушку. Мы остановились на опушке леса и в течение часа наблюдали за обстановкой, а потом подошли к одному из домов. Йозеф мгновенно успокоил собаку, которая при виде нас зашлась в лае. Со скрипом открылась дверь, высунулась рука и жестом пригласила нас войти. Лыжи у нас забрали и куда-то спрятали. Дали горячего чая и хлеба с маслом. Потом меня провели на чердак и показали место, где можно отдохнуть.

– Я приду позже, – сказал Йозеф.

Когда он пришел и зарылся в сено рядом со мной, собираясь поспать, я не выдержал и спросил:

– Почему он делает это? – имея в виду хозяина дома.

– Он белорус. Борется с большевиками. Ненавидит их. Ему платят, как и мне.

– Я думал...

– Нет, – прервал меня Йозеф. – Мне платят. Я профессионал. Это моя работа.

Я молча обдумывал сказанное.

– Тебе это кажется странным? – спросил Йозеф.

– Да, я считал, что вы делаете это...

– Ради удовольствия? Ради благодарности? Ради медалей?

В его голосе явно слышалась насмешка.

– Так вы делаете это только ради денег?

– Они хорошо платят. У меня семья, вернее, то, что от нее осталось.

– А что случилось с вашей семьей?

– Убили. Большевистская конница.

– Простите.

Йозеф зевнул и зарылся поглубже в сено.

– Когда мы выходим? – спросил я.

– Пока переждем. Хозяин говорит, что они сами придут сюда.

Часть большевистской армии, принимавшая участие в маневрах, пришла в деревню. В полдень меня разбудил поднятый русскими шум: раздавались приказы, смех и брань. Я услышал, как несколько человек вошли в дом и занялись приготовлением пищи, переговариваясь с хозяином. Издалека до меня доносился лошадиный топот, грохот телег, лязг металла.

Мне стало не по себе, но присутствие рядом невозмутимого Йозефа придавало уверенности. Был напряженный момент, когда я не смог сдержаться, как ни пытался, и чихнул. Но этот звук потонул в шуме голосов, и никто не полез обследовать чердак.

Через несколько часов мы услышали условный сигнал, и Йозеф спустился вниз. Вернувшись, он сообщил, что, как и ожидал, советские солдаты будут садиться в поезд на запасном пути в нескольких километрах отсюда, вероятнее всего, завтра. Вся тяжелая техника находится в деревне, но радиостанции, скорее всего, здесь нет. Обычно она располагается в штабе, который вряд ли пока будет двигаться с места.

– Как мы проберемся туда? Нас наверняка заметят, – разволновался я.

– С наступлением темноты вернемся в лес. Пройдем в обход и наутро выйдем к запасному пути, но с другой стороны. Там будем дожидаться удобного случая. Он может наступить... а может и нет.

Когда совсем стемнело, мы вышли из дома и углубились в лес. Сквозь лесную чащу мы пробирались с лыжами на плече, утопая по пояс в снегу, но, когда деревья расступались, надевали лыжи. Один раз мы сделали привал. Сели на поваленное дерево и перекусили хлебом и колбасой. От большого глотка из фляжки, завершившего трапезу, спасительное тепло растеклось по жилам.