Мэрилин Монро. Жизнь и смерть секс-символа Америки - Елена Прокофьева Страница 7

Когда девочка доросла до длинных прогулок, Глэдис стала придумывать для нее развлечения, которые хотя бы с утра до вечера вырывали Норму Джин из однообразного, устоявшегося однажды и навсегда уклада дома Болендеров.

Районы и пригороды Лос-Анджелеса, как известно, очень отличаются друг от друга. И если унылый пыльный Хоторн походил на американские провинциальные городки середины XIX века, — в других местах все было иначе. Жизнь там била ключом.

Вдвоем мать и дочь устраивали пикники на пляже в Сансет-Бич, радостно опустошая корзинку с припасами, болтая о том о сем и нежась на солнце. Ахали, восхищаясь ловкостью акробатов и жонглеров на площади Святого Марка в лос-анджелесской Венеции. Или просто садились на трамвай, выходя где в голову взбредет и не строя никаких планов заранее. Много лет Норма Джин хранила полосатый зонтик, купленный ей матерью в одну из их вылазок.

Но эти праздники омрачались частыми переменами настроения Глэдис. Порой та надолго замолкала, лишь изредка устало морщась: «Ах, не шуми так, детка. У мамы болит голова». Порой болтала взахлеб и смеялась — и казалось, что ей немногим больше лет, чем ее дочке. А порой принималась мечтать вслух о том, как навсегда заберет свою девочку к себе. Они поселятся в маленьком домике, где непременно будут белые занавески и белый рояль, на котором Норма Джин научится играть. И никогда больше не расстанутся.

Нередко к семейному дуэту присоединялась «тетя Грейс» — Грейс Мак-Ки, по-прежнему самая близкая подруга Глэдис. Немногим позже она станет главной фигурой в жизни Нормы Джин. Глэдис и Грейс снимали на двоих квартирку в Голливуде. Иногда девочку привозили после прогулки туда и оставляли ночевать. В спальне Глэдис висели на стенах и стояли на комоде фотографии актеров. Как-то раз мать — то ли в шутку, то ли в ответ на постоянные расспросы маленькой «безотцовщины» — показала дочери на портрет Кларка Гейбла в роли очередного лихого красавца, усатого покорителя сердец: «Это твой папа». Ее слова прочно застряли в памяти Нормы Джин.

Подруги, как и встарь, бредили кинематографом. Они гордились своей причастностью к нему, чувствовали себя жителями волшебной страны, хотя монотонная, донельзя прозаичная работа, которой они занимались, казалось, должна была бы лишить их иллюзий. Гуляя с Нормой Джин среди вычурно-роскошных голливудских кинотеатров, больше похожих на сказочные дворцы, они говорили ей: «Смотри, здесь идут НАШИ фильмы!» Они обсуждали перипетии жизни звезд (честолюбивая шотландка Мак-Ки когда-то мечтала попасть в их число), особенно любовные похождения. Вероятно, тогда-то у Глэдис и Грейс и зародилась мысль: хорошенькая белокурая девчушка должна стать актрисой! В самом деле, а кем же еще?!

Исподволь трех-, четырех-, пятилетней девочке преподавались основы «женской премудрости». Две дамы не только забавлялись, позволяя Норме Джин играть с содержимым своих косметичек, но и учили ее накладывать румяна и красить губы помадой.

Бывало и так, что компания разрасталась, — и Норма Джин оказывалась на пляже или в чьей-нибудь гостиной среди взрослых, приятелей и приятельниц Глэдис и Грейс. Сначала девочку осыпали приторными нежностями, а потом забывали про нее. И никто, даже мама и тетя Грейс, уже не обращали на Норму Джин внимания. Вдобавок все эти люди слишком громко и экзальтированно говорили и слишком много курили. Норме Джин становилось скучно, она замыкалась в себе и уже с меньшей тоской ждала того момента, когда вернется в Хоторн и Ида без улыбки прикажет ей поскорее переодеться и тщательно умыться.

Случалось, что Глэдис не заходила за Нормой Джин в уикэнд, пропуская встречу с дочерью ради свидания или модной вечеринки. Материнские чувства она проявляла бурно, но как-то спорадически, непостоянно…

Есть свидетельства, что Ида Болендер всерьез подумывала официально удочерить девочку и говорила об этом с Глэдис.

Беседе якобы предшествовало мелодраматическое событие, о котором рассказывали дети друзей Боленд еров и которое подозрительно напоминает историю с покушением Деллы Монро на жизнь своей внучки.

Это повествование, передававшееся из поколения в поколение и обраставшее, видимо, все более эффектными подробностями, вкратце можно пересказать так.

Когда Норме Джин было около трех лет, ее мать в одно не самое прекрасное утро решила, что дочь должна жить с ней, — и что уладить вопрос нужно радикально и немедленно. Явившись в Хоторн, она застучала обоими кулаками в дверь Болендеров и агрессивным тоном сообщила, что забирает девочку сейчас же. Встревоженная Ида попыталась урезонить гостью, но та, оттолкнув хозяйку, прорвалась во двор, где играла Норма Джин, и схватила ее в охапку Испуганная девочка заплакала. Ида бросилась отнимать ребенка у взбесившейся мамаши. Завязалась драка. Глэдис, не отпуская дочку, вбежала в дом со стороны кухни, где был отдельный вход, и заперлась. Через несколько минут Ида увидела, как раскрасневшаяся Глэдис пересекает лужайку, сгибаясь под тяжестью огромного армейского вещмешка. В этом мешке Уэйн Болендер хранил инструменты, а теперь из него раздавались сдавленные детские крики… Борьба возобновилась. Две женщины перетягивали мешок, пока лямки не лопнули и Норма Джин не вывалилась на траву. На этот раз быстрее оказалась Ида. На этот раз уже она успела вместе с заходящейся в рыданиях девочкой запереться в доме. Глэдис немного походила вокруг, пробуя на прочность засовы окон и дверей, и, когда Ида Болендер крикнула ей, что вызвала полицейских и те вот-вот приедут, тихо ретировалась.

Могла ли эта дикая сцена разыграться на самом деле? Или мы вновь имеем дело с преувеличением или откровенной выдумкой? Конечно, Ида Болендер на склоне лет расстраивалась, слыша, как прославившаяся воспитанница публично обвиняет ее в сухости и жестокости, и желание не просто оправдаться, но и кое-что приукрасить в свою пользу было бы по-человечески понятным. (По словам рассказчиков, плачущая девочка на траве с криком «Мама!» простирала руки именно к Иде.)

В желании жителей Хоторна задним числом, после смерти Мэрилин Монро, приобщиться к славе своей великой землячки тоже не нашлось бы ничего удивительного.

Но не исключено, что какая-то реальная основа у рассказа все же имеется: в конце 20-х — начале 30-х годов Глэдис Бейкер снова переживала нервные срывы и к бутылке прикладывалась куда чаще, чем прежде.

Чуть более убедительно, чем вышеизложенная, звучит история о том, как Ида вскоре после битвы за Норму Джин просила разрешения удочерить ребенка. «Простив» Глэдис сумасшедшую выходку, она пригласила ее на ужин и принялась объяснять, что любит девочку как родную, а та ее — как родную мать, что Норма Джин счастлива с ними, Идой и Уэйном, и своими приемными братьями и сестрами. Глэдис, дескать, просто обязана отказаться от своих материнских прав, если хочет обеспечить дочери достойное будущее.

Эта беседа, после долгих слез и уверений, закончилась ничем. Глэдис Бейкер не забрала дочку у Болендеров, но и не отказалась от нее. Все вернулось в прежнюю колею: нерегулярные субботние визиты, экскурсии по Лос-Анджелесу и его окрестностям, поджатые губы Иды, встречающей Норму Джин у дверей.

Если Ида Болендер и вправду хотела удочерить свою воспитанницу — значит, эта суровая женщина была искренне привязана к девочке.