Реальность мифов - Владимир Фромер Страница 7

Легион Глабба завяз в Иерусалиме, понеся невосполнимые потери.

Продвижение египетских войск было заблокировано у Ашдода.

Иракцы, добившиеся успеха в Дженине, потеряли столько бойцов, что боялись сдвинуться с места.

Ливанцы вообще ничего не добились.

Лишь сирийцам удалось захватить небольшой плацдарм на израильской территории.

Но и у еврейского руководства не было оснований для радости. Правда, армии вторжения были остановлены. Но египтяне контролировали большую часть Негева. Иракские войска находились всего в 16 километрах от Средиземноморского побережья. Угроза еврейскому Иерусалиму не миновала. Сирийцы, окопавшиеся на западном берегу Иордана, угрожали всей Восточной Галилее.

Еврейские потери были тяжелыми. За месяц боев погибло 1176 человек, из них — 876 бойцов первой линии. Измученные израильские силы остро нуждались в оружии и пополнении.

В соответствии с условиями перемирия ни одна из сторон не имела права использовать передышку для наращивания военной мощи. Но израильское руководство делало то, что было нужно для спасения государства. Все остальное просто не имело значения. Семь судов с грузом оружия и боеприпасов уже достигли берегов Израиля. Полным ходом шла реорганизация армии. Обучались новобранцы. Формировались новые полки.

Страна была поделена на три фронта. Фактическим верховным главнокомандующим был Давид Бен-Гурион. Его ум вникал во все. Его санкция требовалась для выполнения любых оперативных шагов. Даже переброску роты солдат с одного участка на другой нельзя было провести без его разрешения. Подобная практика сковывала инициативу командиров. К тому же ребром встал вопрос о назначении командующих фронтами. Бен-Гурион, изначально не выносивший в Хагане и Пальмахе «партизанщины» с ее вольным духом и отсутствием дисциплины, хотел назначить командующими бывших офицеров британской армии Мордехая Маклефа и Шломо Шамира. Они, мол, учились военному искусству. Старый вождь считал, что всему можно научиться: писать стихи, сочинять музыку, рисовать картины и, разумеется, командовать войсками.

Начальник оперативного отдела генштаба Игаэль Ядин полагал, однако, что талант и интуиция даются от Бога. Если их нет, то никакая учеба не поможет. По его мнению, Игаль Алон, Ицхак Саде, Моше Кармел и Шимон Авидан, не служившие в британской армии, гораздо больше подходили для роли командующих фронтами, чем Маклеф и Шамир. Но Бен-Гурион стоял на своем. Ядин в качестве последнего аргумента подал в отставку. Началось нечто вроде первого правительственного кризиса. Была даже создана правительственная комиссия для внутренней разборки. Лишь с большим трудом согласился Бен-Гурион назначить командующим Игаля Алона. Ни разу ему не пришлось пожалеть об этом.

А тут еще произошел эпизод с «Альталеной» — судном с оружием, приобретенным Эцелем в Америке и причалившим к тель-авивскому берегу. К тому времени большая часть сил двух «раскольничьих» организаций Эцель и Лехи влилась в ряды Армии обороны Израиля. Независимые ячейки этих организаций сохранялись лишь в Иерусалиме. Вождь Эцеля Менахем Бегин настаивал на том, чтобы привезенное «Альталеной» оружие было роздано его людям.

Но для Бен-Гуриона «Альталена» стала сущим кошмаром. Считая, что «раскольники» готовят путч, он приказал береговым батареям открыть по судну огонь. На палубу «Альталены» обрушился огненный смерч. Погибли 15 человек. Бегин впал в ярость.

Но у этого человека была великая душа, и он не отдал приказа, который мог развязать в стране гражданскую войну.

* * *

27 мая был обнародован план мирного урегулирования, предложенный Бернадоттом и одобренный США и Англией. Согласно плану, Иордания получала Западный берег Иордана, включая Восточный Иерусалим. Арабам отходил весь Негев (кому именно, не уточнялось, что сразу вызвало конфликт между Иорданией и Египтом). Израиль получал в виде компенсации Западную Галилею, которая и так находилась в еврейских руках. Свобода еврейской иммиграции в Израиль дозволялась на два года, после чего должна была перейти под контроль ООН.

И арабы, и Израиль с ходу отвергли этот план. Израиль не мог согласиться на ущемление своего суверенитета и на потерю Негева. Арабские лидеры полагали, что евреи и Абдалла получают слишком многое. Абдалла, кстати, понимал, что возобновление войны было бы непростительной авантюрой. Он говорил Джону Глаббу: «Если я пойду в пустыню и спрошу первого встречного пастуха, стоит ли мне воевать с моими врагами, он сразу спросит: „Сколько вас и сколько их?“ А мы имеем дело с учеными политиками, у них сплошь университетские степени. Но когда я говорю: „Евреи слишком сильны, нам их не победить“, они меня не понимают. Продолжают болтовню о правах, словно это имеет какое-то реальное значение».

Арабы попали в ловушку собственной пропаганды. Им было не до рассудительных пастухов. Слишком уж громко вопили они о своих мнимых победах и не могли теперь идти на попятный. В Египте, в Сирии, вообще всюду арабскому населению внушалось, что Совет Безопасности спас евреев, навязав арабам перемирие. Но война, мол, еще не закончена, и следующий ее этап приведет арабов к окончательной победе.

Все это вполне в духе арабских риторических традиций, описанных египетским социологом Халимом Баракатом: «Арабское общество склонно к велеречивости и патетике, ибо арабы не из тех людей, которые говорят, только когда это служит их целям и планам. Араб выражает свои взгляды и чувства, не задумываясь, пойдет это ему на пользу или во вред. На Западе же люди высказываются, только когда им это выгодно. Такая свободная непосредственность самовыражения в арабском обществе способствует, в частности, разрядке напряженности, являясь как бы катарсисом, очищающим дух. Она дает арабу ощущение, что он преодолел свое бессилие».

Когда 8 июля — еще до истечения срока перемирия — в Негеве возобновились бои, арабам грех было жаловаться. Они сами этого хотели.