Град Камен. Путешествие в Китеж - Николай Морохин Страница 7

Стоит ли ставить в вину Мельникову то, что он был государственником, дорожил единством народа и хотел простой вещи – мира и понимания между жителями России? Он был убежден, что служит именно этому.

Расхожим было рассуждение о том, что он разорял, уничтожал старообрядчество, что именем Мельникова на Керженце чуть ли не пугали детей. Но знакомство с фактами убеждает в том, что ему напрасно приписывают этакий «разгром староверов». На деле же, изучая документы, понимаешь: его доклады способствовали в итоге тому, чтобы со стороны власти преследование старообрядцев наконец прекратилось, чтобы они получили равные права с «правильными» православными жителями России. Однако Мельников имел право поступать и поступал жестко с теми, кого считал вносящими опасный раскол в жизнь народа, кто пытался вести людей к явно ложным, опасным и бессмысленным ценностям, с изуверами.

Слово «юмористика» в мелединской статье не спасло автора от долгих и мучительных расследований. Объяснить, что в тексте журнала не пропагандировалось, не прославлялось старообрядчество, было сложно. Тем более что оно там пропагандировалось и прославлялось.

В истории народов и государств бывают события, перемены, которые продолжают влиять на жизнь людей, волновать, вызывать споры даже спустя несколько веков.

Церковная реформа произошла в России в далеком XVII веке. Но последствия ее ощущали и тогда, спустя триста лет, и сегодня. Больше двух миллионов жителей страны – причем не только русских – продолжают не принимать те изменения, которые тогда были внесены в обрядовость, и противопоставлять себя Русской православной церкви: куда уж серьезней.

События, происшедшие в духовной жизни России в середине XVII века, не были какими-то исключительными для цивилизованного мира. Церковные реформы с кровавыми последствиями сопровождали в Средние века становление так или иначе всех европейских наций. Достаточно вспомнить Варфоломеевскую ночь в 1572 году, когда католики вырезали во Франции около 30 тысяч гугенотов, или Тридцатилетнюю войну в Германии полвека спустя. Но в большинстве случаев в Европе попытки реформирования были протестом против духовной власти, которую насаждало государство: протестанты отстаивали нововведения демократического, национального толка. А в России реформа была жесткой рукой проведена сверху. И в протестантов превратились те, кто держался за привычную обрядовость.

Предложи нашему современнику представить себе русское православие 350 лет назад – и перед мысленным взором многих возникнет идиллическая картинка: лужайка с цветами и аккуратно побеленный храм, который сияет маковками. Ну, мы же все видели церкви, построенные в XVII столетии.

Церковь объединяла людей, церковь была одной из граней красоты, окружавшей их.

Но нам сложно сегодня представить себе всю меру тогдашней духовной несвободы наших соотечественников. Это сейчас мы можем верить, можем выбирать близкую себе конфессию (даже если наш выбор кому-то другому не нравится!), можем сомневаться и не верить, как умеем, сами пытаться рассуждать об устройстве мира. А тогда человек был помимо его желания приписан к определенному приходу. И пропустивший несколько обязательных посещений церкви, не совершивший несколько положенных обрядов считался не просто грешником – это было достаточным основанием для его уголовного преследования. С перспективой вырывания ноздрей, наказания кнутом, ссылки в Сибирь, а если под этим обнаруживалась некая «идейная база» – казни, например, на костре.

Но церковь открывала и перспективы перед прихожанином. Она не только была нацелена на то, чтобы поддерживать его подобающий нравственный облик, – она обещала, что в жизни другой воздастся «по делом его». Верно совершенный обряд – путь к спасению: это знали все.

Но тут вдруг выяснилось, что обряд надо совершать по-другому. Так что же – веками, выходит, обряды не имели спасительной силы и были ошибкой? И предки не смогли в результате спастись? Или, наоборот, неправильным он стал сейчас по чьей-то воле – и тогда это наущение диавола?

На эти страшные вопросы 350 лет назад каждый должен был ответить сам. Проще было не отвечать – просто слушать то, что говорил священник. Только вот почему же он говорил вчера одно, а сегодня – другое?

Объединение народа в одном государстве после долгой разобщенности требует общей духовной жизни, единых обрядов. Обычно этой в целом совершенно верной мыслью принято объяснять причины церковной реформы в России, случившейся на излете Средневековья в том XVII столетии, когда страна все более приобретала черты империи.

Однако верно и другое: лучшие, честнейшие деятели церкви сами ощущали тогда потребность в реформе – в очищении, оздоровлении духовной жизни, искоренении пережитков язычества в народном сознании и быту. Об этом говорили те, кто составил созданный в конце 1640-х годов в Москве в среде духовенства кружок «ревнителей благочестия». Его возглавили окольничий Феодор Ртищев и духовник царя Стефан Вонифатьев. С «ревнителями» царь Алексей Михайлович обсуждал, по какому пути дальше пойдут и государство, и церковь. В кружке были выходцы из Нижнего Новгорода: архимандрит Новоспасского монастыря Никон, протопоп Иван Неронов, чуть позже к ним присоединился протопоп Аввакум, человек, которого мы сегодня почитаем как одного из самых ярких писателей русского Средневековья. Единства во взглядах между ними не было. Провинциальные священники негодовали против народных обычаев и увеселений, призывали к аскетизму – и были этим неприятны многим из своей паствы. Но становились ей очень близки, когда обличали мздоимство власти, развращенность высшего духовенства.

Церковную реформу в 1653 году начал царь Алексей Михайлович. Он желал видеть церковь мощным средством централизации государства.

Однако были и другие причины. Именно в те годы украинское казачество, зарвавшееся в собственных похождениях, обострившее до предела отношения и с Польшей, и с Крымским ханством, заметалось и стало искать сильных покровителей. Таких, чтобы спасли от былых союзников. Теперь Украина просилась под руку Москвы. Для Алексея Михайловича это открывало перспективы распространить российское влияние дальше на юго-запад, присоединить земли, которые были тогда под властью Турецкой империи – но как отчетливо вспоминалось их православное прошлое. Потому для начала требовалось объединить русскую церковь с украинской. Политические аппетиты получали идеологическое оправдание: можно было провозгласить священную миссию русской церкви, ведь она защищает попираемую веру православных народов. Но требовалось пойти на формальные уступки другим православным церквам. Ведь за века их раздельного развития накопились различия в ритуале богослужения, в произнесении молитв, в сложении пальцев при крестном знамении, в текстах богослужебных книг. Вот почему Алексей Михайлович определился в том, чтобы ориентироваться на греческие обрядовую практику и новопечатные богослужебные книги. Уже до начала реформы – в 1651 году – в русских церквах по греческому образцу было введено «единогласное» пение во время богослужений вместо привычного многоголосия: так порекомендовал патриарх Константинопольский.

Русский человек XVII века воспитывался на идее о том, что Москва – Третий Рим. Он свято верил в особую роль России и ее православия, которые устояли перед внешними врагами. И тут вдруг выяснялось, что надо отказываться от своих обрядов, принять превосходство церкви греческой, которая не спасла Византийскую империю от крушения и по Флорентийской унии 1439 года позорно пыталась объединиться с католической церковью, сделать уступки «латинской ереси». Трудно было больней уязвить национальное достоинство.