Десять слов про Китай - Юй Хуа Страница 7

Жажда увидать площадь Тяньаньмэнь была продолжением жажды увидеть Мао. На праздник Основания КНР каждый год снимали Документальные фильмы про Тяньаньмэнь и Мао Цзэдуна. До нашего городка они обычно доходили уже к зиме. В негнущемся ватнике я добирался по продуваемым вечерним ветром улицам до кинотеатра, садился в нетопленом зале и во все глаза смотрел, как председатель Мао приветствует идущих по осенней площади демонстрантов.

Больше всего мне нравилось, когда с наступлением вечера Мао со свитой садился за стол, уставленный чудесными фруктами и пирожными, а небо над площадью озарялось праздничным салютом. Сами мы по праздникам пускали только несколько хлопушек.

Позднее в фильмах о дне Основания КНР появились изгнанный камбоджийский король Сианук и его премьер-министр Пенн Нут. Сианук широко улыбался, а Пенн Нут кивал головой как заведенный. В те годы я уже стал предаваться другим мечтам, и теперь меня интересовали их молодые и красивые жены. Больше всего на свете я завидовал их мужьям, особенно Пенн Нугу. Меня поражало, что этот старик с трясущейся головой заполучил такую красавицу.

Самое долгое мое воспоминание о Мао Цзэдуне связано с потолком. Черепица на нашей крыше была видна не только снаружи, но изнутри дома. Чтобы ее закрыть, а также чтобы на нас не падала пыль и труха, отец каждый год оклеивал потолок старыми газетами. Все детство и отрочество, ложась в кровать, я мог читать заголовки. Текст статей был слишком мелкий. В день Основания КНР на первой странице печатали огромную фотографию Мао на трибуне. В первые годы на меня с потолка глядел и его соратник Лю Шаоци. Вскоре он пропал, и его место занял Линь Бяо. Некоторое время спустя и он исчез, а рядом с вождем образовалась фигура выскочки Ван Хунвэня. Вождь никуда не исчезал, но год от года дряхлел. Потом в газетах вместо фотографии на трибуне стали помещать растиражированный по всей стране канонический образ, и возрастные изменения прекратились.

Однажды утром, в сентябре 1976 года, наш второй класс школы старшей ступени, как всегда, встал перед портретом Мао и дружно проскандировал: «Желаем великому вождю председателю Мао здоровья и долгих лет жизни!» Мы сели, раскрыли учебники и начали читать вслух отрывок про Мао Цзэдуна. Во всех текстах он тогда описывался одинаково: «светлый образ, лучащийся мудростью и силой».

Эти слова не сходили со страниц наших хрестоматий с первого класса. Не успели мы их продекламировать, как по школьной трансляции объявили, что все учителя и ученики должны выстроиться в актовом зале. В девять утра по радио ожидалось важное сообщение.

Мы отодвинули стулья и направились в зал. Через полчаса из громкоговорителей полилась траурная музыка. У меня похолодело в груди. В тот год уже умерли премьер Чжоу Эньлай и маршал Чжу Дэ.

Музыка терзала душу очень долго. Потом послышался похоронный голос диктора: «Центральный Комитет Коммунистической партии Китая, Центральный Военный Совет Центрального Комитета Коммунистической партии Китая, Государственный Совет Китайской Народной Республики, Всекитайское Собрание Народных Представителей, Народный Политический Консультативный Совет Китая…» Наконец диктор медленно произнес, что все эти пять высших органов государственной власти «с глубокой скорбью извещают о кончине великого вождя, учителя и военачальника, Великого Кормчего…» Еще до того как раздались слова «в возрасте восьмидесяти трех лет», весь зал рыдал.

Я заплакал со всеми вместе. Казалось, от рыдания тысячи человек школа рухнет. Кто-то судорожно всхлипывал, кто-то задыхался от слез. Когда рыдало несколько человек, я разделял их чувства. Но когда заревел весь зал, я невольно вообразил, что у нас собрались все представители животного мира и одновременно завыли, каждый на свой лад. Я никогда не слышал такого богатого, разнообразного, насыщенного звучания.

Эта крайне несвоевременная ассоциация чуть меня не погубила. Я неожиданно для себя самого прыснул, но тут же поперхнулся. Если бы кто-нибудь заметил, меня тут же объявили бы контрреволюционером, и вся моя жизнь пошла бы под откос. Однако смех внутри меня клокотал и рвался на волю, я с ужасом чувствовал, что скоро не удержусь. Тогда я уткнулся в спинку впереди стоящего стула и затрясся от истерического хохота. Обливающиеся слезами соседи это увидели, но решили, что я бьюсь в рыданиях. Потом они говорили: «Горше всех плакал Юй Хуа».

10 июня 2009 года