Кумаонские людоеды - Джим Корбетт Страница 7

Теперь следы — тигрица опять унесла девушку — вели в пересеченную скалистую местность площадью в несколько акров, где преследование становилось трудным и опасным. Трещины и расщелины в скалах были замаскированы папоротником и кустами ежевики. Каждый неверный шаг, результатом которого могла быть сломанная нога, привели бы тем самым к роковым последствиям. В такой обстановке мое движение вперед по необходимости было медленным, и тигрица пользовалась этим, чтобы продолжать еду. Раз двенадцать я доходил до места ее остановки, и каждый раз след становился более и более заметным.

Это была четыреста тридцать шестая человеческая жертва тигрицы, и зверь привык уже к тому, что во время еды его беспокоят спасательные партии. Но, по-видимому, это был первый случай, когда его преследовали так упорно, и он выразил свое недовольство рычанием. Чтобы в полной мере представить себе, что значит рычание тигра, надо находиться в местности, подобной той, где был тогда я: кругом скалы с густыми зарослями; каждый неверный шаг может увлечь в расщелину или пропасть.

Я не могу рассчитывать, что мои тогдашние переживания будут вполне понятны читателю. Рев тигра и перспектива его нападения и пугали меня, и внушали надежду на успех. Если бы тигрица потеряла терпение и совершила нападение, моя задача была бы выполнена, я смог бы положить конец всем мукам и страданиям, причиняемым зверем-людоедом.

Рычание, однако, оказалось только угрозой, и тигрица, поняв, что она меня не отпугнула, а только понудила еще быстрее идти по ее следам, прекратила рев.

Уже целых четыре часа я шел по следу. Хотя я много раз замечал, как шевелились заросли, но ни разу не видел самого зверя. Тени, отбрасываемые противоположным склоном, показали мне, что пора идти обратно, чтобы вернуться в деревню до наступления темноты.

Погибшая от тигра женщина была индуска, следовательно, часть тела нужна была для сожжения. Поэтому, проходя мимо родника, я закопал на берегу ногу, чтобы сохранить для исполнения обычая.

Мой спутник, оставшийся на скале, был чрезвычайно обрадован, увидев меня. Долгое мое отсутствие и доносившееся сюда рычание тигра заставили его предположить, что тигр получил новую добычу. При этом он откровенно признавался, что больше всего боялся необходимости одному возвращаться в деревню.

Спускаясь по течению родника, я думал, насколько опасно идти впереди нервного человека, державшего в руках заряженное ружье. Мне пришлось, однако, переменить мнение, когда мой спутник, шедший впереди, поскользнулся и упал назад; его ружье — калибр 450, без предохранителя — повернулось при этом дулом против меня. С этого дня я установил твердое и непреклонное правило (исключение делалось только для Ибботсона): ходить на охоту за тиграми в одиночку, так как если спутник безоружен, его трудно охранять, а если он вооружен, трудно уберечься самому.

Дойдя до вершины горы, где мой спутник спрятал сапоги, я присел закурить и стал обдумывать план действий назавтра. Тигрица, несомненно, должна была доесть ночью свою добычу и залечь на день в скалах.

Условия местности давали мало надежды взять зверя с подхода. [10]Если бы я при этом поднял тигрицу, не получив возможности стрелять, она, вероятно, исчезла бы, уклонившись от встречи со мной. Единственно правильным решением задачи была организация облавы, если бы только удалось набрать достаточное количество загонщиков.

Я сидел на южном краю широкого амфитеатра скал, в поле зрения не было ни одного жилья. С запада тек ручей, пересекая широкую долину; на востоке ручей, подойдя к большой скале, поворачивал к северу и, вступив в узкое ущелье, покидал амфитеатр.

Передо мной поднималась гора до 2000 футов высотой, покрытая низкой травянистой растительностью, среди которой тут и там росли сосны. На востоке высилась другая гора, по своей крутизне доступная только для горалов. Если бы я сумел набрать достаточное количество людей, чтобы занять хребет на всем его протяжении от ручья до этой крутой горы и поднять тигра, ему оставался бы лишь один путь отступления — через ущелье.

Загон, конечно, был очень трудным, так как обращенный на север крутой горный склон, где я оставил тигрицу, был покрыт густым лесом и тянулся примерно на три четверти мили в длину и полмили в ширину. Все же, если бы загонщики точно выполнили мои указания, я мог бы рассчитывать на хороший выстрел.

Тахсилдар ожидал меня в деревне. Я разъяснил ему положение и попросил немедленно принять меры, чтобы собрать как можно больше людей, назначив встречу у дерева, где была убита девушка, в десять часов утра завтрашнего дня. Пообещав мне сделать все возможное, тахсилдар ушел в Чампават, я же направился в сторожку.

На следующее утро, встав на рассвете, я приказал своим людям собираться и ожидать меня в Чампавате, а сам пошел еще раз взглянуть на место намеченной облавы. Все расчеты показались мне правильными. За час до времени сбора я был на месте, где было назначено свидание с тахсилдаром.

Для меня было ясно, что перед тахсилдаром возникнут при сборе людей большие трудности: страх перед тигром глубоко укоренился во всей местности, уговоров было недостаточно, чтобы заставить людей покинуть дома. В 10 часов появился тахсилдар, а с ним только один-единственный спутник. Но затем люди стали подходить по двое или по трое, потом по десять человек — к полудню набралось 298 человек.

Тахсилдар сообщил загонщикам, что он не только не возражает против взятого некоторыми огнестрельного оружия, на которое у них не было разрешения, но даже снабдит владельцев боеприпасами. Впрочем, принесенные ружья были таковы, что лучшим для них местом был бы какой-нибудь музей.

Когда люди собрались и получили боеприпасы, я направил их к холму, на котором нашел юбку девушки. Указав им на сосну, пораженную молнией и лишенную коры, я приказал загонщикам двигаться вдоль хребта. Мы договорились, что, когда я дам знак платком, стоя под этой сосной, они должны будут начать стрелять, бить в барабаны, кричать и бросать камни. Никому не разрешено было сходить с места до тех пор, пока я не вернусь и не дам соответствующего распоряжения. Убедившись, что все меня слышали и поняли, я отправился вместе с тахсилдаром, который заметил, что будет чувствовать себя со мной в большей безопасности, чем с загонщиками: ружья людей, наверное, будут рваться, а от этого приходится ждать много несчастий.

Сделав большой обход и перейдя верхний конец долины, мы поднялись на лежащий напротив холм и двинулись к засохшей сосне. Спуск отсюда был очень крут; тахсилдар, обутый в легкую обувь из патентованной кожи, заявил, что не в состоянии идти в ней далее. Пока он ее снимал, люди, находившиеся на хребте, подумали, что я забыл дать им условный сигнал, и стали стрелять и кричать. Я же в это время был еще в ста ярдах от ущелья, и не сломал себе шею, спеша на условленное место, лишь потому, что родился в горах и поэтому держался на ногах так же твердо, как любое горное животное.

Сбегая вниз по склону, я заметил у края ущелья заросшую густой травой площадку. Искать более удобного места не было времени, и я сел в траву спиной к горе. Трава была примерно фута в два высотой и закрывала меня в сидячем положении до половины. Оставаясь неподвижным, я мог рассчитывать быть незамеченным. Передо мной высилась гора, где находились загонщики, а ущелье, откуда я ожидал появления тигрицы, было сзади слева.