Кьеркегор - Пол Стретерн Страница 7

Он продолжал писать. В течение следующих двух лет (1844–1846) Кьеркегор издал полдюжины книг под разными псевдонимами – Йоханнес Климакус (что можно перевести на русский как «Иван Карабкающийся»), Вигилиус Хауфниенсис («Смотритель навозной кучи»), Хилариус Переплетчик (увы, ничего веселого) и Фратер Тацитернус («Отец молчаливый» – довольно странный выбор псевдонима для плодовитого автора). К тому времени, как он и надеялся, литературный Копенгаген уже начал понимать, кто на самом деле этот молчаливый весельчак, карабкающийся вверх по навозной куче.

Идеи Кьеркегора развивались с той же скоростью, с которой выходили его сочинения. Его анализ понятия «существование» сыграл решающую роль в последующем развитии экзистенциализма. Для Кьеркегора существование иррационально (в математике иррациональными называют числа, которые невозможно представить в виде отношения двух целых чисел, такие, например, как число π.) Для Кьеркегора существование есть то, что осталось после того, как все остальное было проанализировано. Оно просто «там». (Кьеркегор сравнивал его с лягушкой, которую вы обнаруживаете на дне кружки после того, как выпили все пиво.)

Но, приступая к рассмотрению нашего собственного существования, мы обнаруживаем, что оно не просто «там». Его нужно прожить, преобразовать в действие посредством «субъективного мышления». Это важнейший элемент нашей субъективности, и он ведет к субъективной истине. Здесь мы видим, что имеет в виду Кьеркегор, когда утверждает, что «субъективность есть истина».

Для Кьеркегора существует два вида истины. Объективная истина – истины, например, исторические и научные – относится к внешнему миру. Она может быть подтверждена с помощью внешних критериев. Другими словами, объективная истина зависит от того, что сказано. Субъективная истина, с другой стороны, зависит от того, как это сказано.

В отличие от объективной, субъективная истина не имеет объективных критериев. Кьеркегор приводит пример с двумя молящимися прихожанами. Один молится «истинному пониманию Бога» (для Кьеркегора – христианскому), но делает это «в ложном духе». Второй – язычник, молится примитивному идолу, но со «всей страстью к бесконечному». По Кьеркегору, именно последний обладает большей субъективной истиной, потому что молится искренне, «чистосердечно». Кьеркегоровское понятие субъективной истины сходно с понятием искренности. Оно подразумевает страстную внутреннюю вовлеченность.

Субъективная истина более важна для Кьеркегора, потому что связана с нашим существованием на базовом, фундаментальном уровне. Как мы уже видели, она не соотносится ни с каким объективным критерием, но соотносится с иррациональным, с тем, что остается после анализа всех объективных критериев. Таким образом, субъективная истина имеет отношение к самой основе наших ценностей – не столько к тому, «правильны» ли они, сколько к природе нашей приверженности им.

Получается, что мораль не может проистекать из объективного факта. Любопытно, что в этом Кьеркегор солидарен с глубоким атеистом и скептиком XVIII в., шотландским философом Дэвидом Юмом. Согласно Юму, мы можем познать лишь то, что дает опыт. Отсюда мы извлекаем так называемые факты. Но из этих фактов невозможно вывести никакой морали. Из того, что умеренность благоприятствует должному поведению, вовсе не следует то, что мы должны придерживаться умеренности. И Кьеркегор, и Юм согласны в том, что вывести «должен» из «есть» невозможно. (Попытка включить этику в философию известна сейчас как натуралистическая ошибка.)

Но вера Кьеркегора в превосходство субъективной истины (над объективной) заставила его усомниться в утверждении Юма относительно первенства факта. Кьеркегор правильно замечает, что даже так называемые факты могут определяться нашим отношением. Наши ценности в значительной степени определяют «факты». Столкнувшись с одной и той же реальностью, христианин и охотник до развлечений могут увидеть разные факты – например, если оба оказались в борделе или келье религиозного аскета. Таким образом, каждый индивидуум является творцом своего мира. Он создает этот мир на основе своих ценностей.

Здесь нетрудно увидеть семена теперешнего релятивизма с его отказом от понятия объективной истины. Кьеркегор также предвосхищает феноменологию XX в., которая рассматривает все формы сознания как «интенциональные»; иначе говоря, сознание всегда имеет цель. То, каким мы видим мир, зависит от того, что мы намерены с ним сделать. «Мир счастливого человека совсем иной, нежели мир несчастливца», – заметил Витгенштейн, и эта очевидная банальность получает совсем другое, более глубокое звучание, когда человек осознает, что имеет в виду волевой акт. Кьеркегор понимал, что человек видит мир таким, каким желает видеть, и это зависит от выбранных им ранее ценностей, тех, по которым он живет, тех, что сделали его таким, каков он есть. Таким образом, Кьеркегор утверждает, что именно ценности, которые создают индивида таким, каков он есть, точно так же создают и мир.

Эта феноменологическая точка зрения может быть истинной для ученого, который верит в науку и чей мир отличен от мира историка, верящего в историю, но у нее есть серьезные недостатки. Главный из них – опасность солипсизма, убеждения, что существую только я и весь мир существует для меня. Как сказал бы Кьеркегор, только я несу ответственность за свой мир (то есть мир, в котором я живу). В XX в. это утверждение было доведено до своего логического предела экзистенциалистом Жан-Полем Сартром. Служа рядовым французской армии в 1940 г., он пришел к выводу, что должен взять на себя ответственность за всю мировую войну. Такой сублимированный эгоизм (возможный лишь для истинного интеллектуала) может быть моральным тоником, но вряд ли благоприятствует конструктивному мировоззрению.

Но для Кьеркегора он стал именно той, искомой моральной опорой. Он стремился к максимально насыщенному существованию. Только при этом условии можно увидеть все таким, каково оно есть, понять, каким оно может быть.

Существование – колоссальный риск. Мы никогда не узнаем, является ли выбранный нами путь верным. Каждый, кто осознает это в полной мере, кто постоянно помнит об этом, обязательно, по мнению Кьеркегора, испытывает страдание. Эта субъективная истина, не опирающаяся ни на какие объективные доказательства и ни на чем не основанная. Буквально. Так мы приходим к осознанию ничтожности существования, полной неопределенности, лежащей в самой его сердцевине. Жизнь в основе своей неуловима и мимолетна.

Даже само сознание противоречиво. Оно – пересечение действительности и возможности, место, где встречаются то, что есть, и то, чего нет. Как говорил Кьеркегор, «жизнь можно понять как прошлое, но прожить ее должно в будущем». Поэтому сознание противопоставлено самому себе, оно двояко.

Как заметил Кьеркегор, двоякость и сомнение произрастают из одного корня. (Сомнение предполагает наличие двух возможностей.) Само сознание есть форма сомнения. Это подчеркивает даже Декарт, философ, сомневавшийся во всем, но в конце концов пришедший к выводу о том, что не может сомневаться в том, что сомневается, и о том, что он прежде всего мыслящее существо. Однако же Кьеркегор показал, что сознание (или сознательное мышление), будучи далеко не бесспорным, само есть форма сомнения. Почему? Потому что в процессе мышления мы сомневаемся в самом существовании.