Три страсти Петра Первого. Неизвестная сторона жизни царя - Валерия Орлова Страница 7

Вскоре невеста откинула вуаль, и Петр наконец увидел ее лицо. Оно было маленьким и бледным, даже несмотря на то, что невесту нарумянили перед церемонией. Кожа казалась тонкой и почти прозрачной, в глазах притаились испуг и недоверие. Петр молча взял жену за нежную руку и повел прочь из церкви.

Сегодня должна была состояться первая брачная ночь.

* * *

Евдокия оказалась полной противоположностью Анне. Тихая и скромная, она и слова поперек не говорила ни мужу, ни Наталье Кирилловне. Всех слушалась, была покладиста и пуглива, как молодая кобыла.

Некоторое время она боялась мужа, вздрагивала каждый раз, когда слышала его тяжелый шаг или чувствовала прикосновение. Однако вскоре попривыкла и стала смелее, тем более что Петр и не думал ее обижать, был с ней нежен и ласков, голоса никогда не повышал. Со знавал, что не выдержит Евдокия грубого обращения. Однако и чрезмерной заботы тоже не про являл.

Петр недолго пробыл с женой, всего несколько дней, а затем сбежал в домик при дворце, где устроил себе лежак. Там и ночевал. Евдокия от стыда была ни жива ни мертва — муж на пятые сутки сбежал из супружеской постели! Что же дальше будет? Наталья Кирилловна только головой качала и приговаривала: «Что же это с тобой, Прасковья, не так? Неужто совсем нерадива, раз Петруша молодухе предпочел старый топчан».

А Петр, казалось, последний разум потерял. Чего он только не творил, и управы на него не было. Люди гадали, откуда у этого косматого дьявола, столько сил берется? Походы в Немецкую слободу не прекратились. Несколько раз в неделю Петра, мертвецки пьяного, привозили домой, а он вместе с Алексашкой горланил песни и выкрикивал непристойности. Вскоре и вовсе стыд потерял: придумал новую забаву.

Петр со своей свитой, разодетые в страшные, яркие костюмы, врывались во дворы благонравных людей и чинили там безобразия. Сколько знатных людей пострадало от этих забав. Князь Двоекуров даже дух испустил, когда его дом превратили в бедлам, переломали всю мебель, а самого князя раздели и водили вокруг него хоровод.

Люди в страхе перешептывались, что царя, видать, злой бес, обуял, иначе разве можно творить подобное на собственной земле?

Петр был молод, горяч, кровь кипела. Да к тому же бабы эти проклятые совсем голову вскружили. Все чаще он наведывался к Анне Монс, добивался ее расположения, а ей все нипочем. Только взгляд отводила и головкой вертела, а на признания Петра и не думала отвечать. Молодой царь совсем голову потерял. Про Евдокию он и вовсе забыл. Тайком иногда наведывался к Лизке, но вскоре эта связь оборвалась. Лизка подхватила чахотку и умерла. Петр погрузился в мрачные думы.

Бедная Евдокия боялась даже нос показать из своих покоев — так ей было страшно нарваться на Петрушу в гневе или увидеть недовольное лицо Наталья Кирилловны, которая во всем винила золовку.

Евдокия, хоть и боялась жутко своего мужа, все же любила его и всегда с трепетом ждала его прихода. В ее глазах Петр был самым красивым, самым лучшим мужчиной на свете, и она все наделяюсь, что очнется ее Петруша ото сна, прибежит к ней и приласкает. А он и не думал о ней.

Немного времени ей потребовалось, чтобы понять: все проклятая немка виновата, что царь не уделяет жене внимания. Опоила его Монсиха, околдовала чара ми иноземными, сковала его волю, вот он и мотается на Кукуй.

Лютой ненавистью обернулся страх Евдокии. «Ну подожди, немка проклятая, получишь ты свое, заставлю я и твое сердце болеть от тоски», — думала она, наблюдая, как Петруша в очередной раз седлает коня, чтобы ехать в Слободу.

Вскоре Евдокия понесла. В это время Петр уехал на Переяславское озеро, корабли строить и на воду спускать. Занят был очень. Часто приходили письма от жены, но у молодого царя не было времени их вскрывать, не то что читать. Одно все же прочел. Скука смертная: когда вернешься, что будем делать на Святки и все в таком духе. Вскоре пришло письмо и от матери: Наталья Кирилловна тоже скучала по сыну и сообщила о беременности Евдокии. Петр прочел эти строки, пожал плечами и полез на палубу корабля. Дел было невпроворот: надо было готовить корабли да и в первый рейс отправляться. Жена с матерью звали домой, но какой там! Петра теперь в Преображенское и калачом не сманишь! Иногда приезжали бояре, уговаривали царя вернуться в Москву и навести порядок, так как Сонька совсем от рук отбилась. Петр упорствовал: отнекивался и обещал прибыть «на днях», но дни эти никак не наступали.

Одним утром строители заметили, как к озеру на всех парах мчится карета. Вскоре из нее тяжело выбрался Лев Кириллович Шакловитый. Лицо красное, широкая грудь вздымается от быстрого дыхания.

— Где царь? — бросил он.

Петра нашли у лодки. Он, завернувшись в меховушку, спал.

Подняли.

— Царь-батюшка, за вами приехал. В Москву надо ехать.

— Ладно, приеду скоро.

— Не скоро, сейчас надо, — настаивал Шакловитый.

— Не могу, дел много. Что ж стряслось?

— Да буча поднимается. Софья заговор готовит. Что еще натворит, неизвестно, и нет на нее управы никакой. Одни вы способны вразумить, а ежели не получится — и силу применить. — Боярин наконец отдышался и продолжил, уже более спокойно. — На днях стрельцов видели в засаде, у Преображенского. Наблюдали там. Плохое что-то удумали. Да и вообще, неспокойно в Москве…

Петр, пыхтя, забрался в карету и поехал в Москву.