Роза и лилия - Жеральд Мессадье Страница 7

Нет, она не пойдет в Кан, говорила Жанна Гийеметте. Она пойдет прямо в Париж. — Париж! — воскликнула Гийеметта. — Но это же не меньше пятидесяти лье пути!

— Я сообщу тебе, где устроилась, как только смогу, — говорила Жанна, уверенная, что отыщет кого-нибудь, кто сможет написать за нее письмецо. Сама-то она писать не умела, да и Гийеметте тоже придется искать грамотея, способного разобрать буквы.

Почему Париж? Как-то вечером мать, которой молодое вино развязало язык, заговорила о том, как хотела бы увидеть Париж, «где живет сам король». Матье Пэрриш шутил:

— Еще и на Луну слетай, там живет Мелюзина!

И подвыпившие родители смеялись.

Жанна отправилась в путь тотчас после того, как Юмбер де Вир прибыл на своей двуколке и рассчитался за быков и кур.

— Сначала иди в Аржантан, — сказал он, — а оттуда уж прямая дорога на Париж.

Юмбер знал, о чем говорил, ибо сам бывал в тех краях. Жанна пустилась по дороге на Тюри-Аркур, ближайшему к Ла-Кудрэ местечку. Она добралась туда к полудню и решила продолжать путь, поскольку дни становились все длиннее. Жанна хотела двигаться днем и укрываться где-нибудь на ночь, но опасалась, что не дойдет до другого селения ко времени, которое зовут «часом между собакой и волком». На всякий случай она прихватила с собой толстую палку и пристроила ее к ручке одной из корзин Донки. Мало ли какие случаются встречи. В час, когда заходящее солнце позолотило все вокруг, Жанна была в Фалезе — вся в пыли и едва живая от усталости. У одного из трактирщиков она спросила, где ей найти сарай, чтобы скоротать ночь. Тот предложил свой собственный и запросил за постой один соль. Жанна никак не могла решиться.

— Да там только две мои лошади, паренек, — сказал хозяин, понимая причину ее сомнений.

Крупные монеты Жанна оставила в кошельке Морбиза и спрятала его под одеждой, чтобы не привлекать ничьего любопытства, а мелкие сложила в другой кошелек. Его-то она и вытащила из складок плаща, скуповатым движением достала один соль и протянула монету трактирщику. Потом она отдала ему еще один соль, чтобы тот наполнил медом опустевшую флягу Гийеметты.

— Я выгоняю лошадей на рассвете, — предупредил хозяин.

У Жанны кончился хлеб, и ее мучил голод. За еще одну монетку она получила целый каравай. Сарай показался ей огромным. В полумраке она различила окорока и куски оленины, подвешенные к балкам. Есть захотелось еще сильнее. Захваченным из дома ножом Жанна отрезала ломоть хлеба и закусила колбасой Гийеметты. Утолив голод, она вышла справить нужду, а потом улеглась на подстилку из соломы.

Проснулась она от рева осла. Донки был настоящим сторожем. Жанна различила склонившегося над ней красномордого трактирщика и испугалась.

— Уже утро, парень. Ты спишь как убитый.

Дверь сарая была открыта, и снаружи лился солнечный свет.

Жанна помотала головой и в ответ на вопросительный взгляд трактирщика выдавила из себя подобие улыбки.

— Благослови вас Господь, — сказала она, уже возясь с поклажей Донки.

— Да хранит тебя Бог, — ответил трактирщик.

Потом ей указали дорогу на Аржантан.

В пути Жанне встречались лучники, всадники, торговцы, женщины с узлами на головах, какие-то бродяги, чьих лиц нельзя было различить под широкополыми шляпами, а плащи скрывали преступные следы нищеты и безумия. Она поплотнее натянула шапку, чтобы скрыть свои светлые волосы. Жанне не довелось еще видеть зеркало, взглядов людей ей хватало.

В Аржантане шумела ярмарка. Здесь продавали все: лошадей, мулов, ослов, быков, свиней, собак, гусей, уток, всякую птицу и рыбу, капусту, окорока… Толстых кошек для ловли мышей. Торговцы раскладывали ткани, холст, лен, расшитые шелка, шляпы, обувь и еще сотни штуковин, каких Жанна отродясь не видала. Штаны, платья, плащи, два десятка видов шапок. Здесь продавали растертый в пыль крахмал для женских лиц. Украшения. И даже рабочую силу — десять солей в день за работягу. Еще не наступил сезон весенней страды, так, что людей тут толкалось много, и лица у них были мрачными.

Жанна прогуливалась вдоль рядов. У самого края рынка она заметила группу людей, собравшихся у стола, покоящегося на козлах. За ним восседал хорошо одетый толстяк в черной бархатной шапочке, ловко управлявшийся с маленькими весами. За его спиной возвышались два стражника с кинжалами на поясе. Жанна подошла ближе и не поверила своим глазам, увидев возвышающиеся на столе горки золотых, серебряных и медных монет.

Жанна смотрела и слушала. Толстяк занимался обменом монет. Экю, альфонсины, серебряные монеты Лотарингии, монеты Фландрии и английские монеты с поражающим дракона ангелом — их было больше всего — шли за старые экю и французские экю с изображением солнца. Тут были даже венецианские дукаты, папские экю и имперские гульдены. За каждый обмен человек брал свою долю — двадцатую часть. Рядом с ним пристроился помощник — худощавый юноша со смуглым лицом. Он взвешивал монеты, а толстяк вписывал цифры в реестр.