Русский ад. На пути к преисподней - Андрей Караулов Страница 7

Ева ужасно злилась на Альку: дура, прости Господи, мужик — чудесный, джек-потовый, можно сказать, умрет скоро, Альке везет, рак селезенки у мужика, а денег — море, на баб клюет, как лосось в путину, лосось… он же все сметает перед смертью на своем пути, природа… одним словом! Ну а если уважаемый Сергей Иннокентьевич для тебя, Алинька, не джек-пот, беги, дура, обратно в Вологду, большое тебе до свидания! Дуй, овца, к маме с папой, неси свою «дразнилку» обратно в вологодские сугробы, и там, в Вологде-где-где-где, в Вологде-где… ищи, дура, свое бабье счастье!

Ева курила редко, только по случаю. Любила «Беломор» (это для гламура, так сказать), в компании баловалась травкой, но только в компании, для обмена мнениями, иначе это уже — наркомания, а наркоманов и наркоманок Ева всегда презирала.

На голодный желудок «Беломор» был совсем не хуже травки — Ева ценила качество и вкус.

Не умеешь, мандавоха (Ева все утро мысленно разговаривала с Алькой), мастерства не хватает, секса, опыта, значит, учись у старших товарищей, — возьми конфетки соответствующие, сделай сладенький чай, коммунист наш, Сергей Иннокентьевич, сроду не сообразит, что нынче «Виагра» и в конфетках бывает!

Спецзаказ от девочек, молодцы фармацевты, держат руку на пульсе, крепкая у них рука, после таких «конфеток» дождевой червь гвоздем встанет, факт!

Это ведь святое, Алина, дело: превратить вонючий коммунистический стручок в рог изобилия, — Сергей Иннокентьевич сразу всколыхнется, в загс побежит, то есть даст, девочка, твоим трудам принципиальную партийную оценку, добром на добро ответит («штампом», в смысле), он же амурик, Господи!

Это шлюхам платят, шлюхам! Приличных девушек — балуют!..

Когда-то Евик (так звала ее Алька) была «охотницей», работала в Горьком, потом в Москве. Но сейчас Еве уже под сорок, годы берут свое, неудачи посыпались одна за другой: последний «клиент», сволочь, так бушевал всю ночь — о! мама, не горюй; Ева проговорилась в кругу подруг, что у него, у ее долбоносика, за огромные, как он «открылся», деньги вшиты в кинжал (то есть в известный орган) металлические шарики — для (его слова) «космического эффекта». Гумозник! Грач! Такие операции только-только входили в моду, делали их подпольно, за двадцать пять рублей, по цене аборта, но вот смысла в них — никакого, жаловалась Ева… Как, впрочем, и эффекта… — «клиент» тут же узнал, донес кто-то… да, сильная ночь получилась, с эффектами… дяденька… Серегой звали… так рассвирепел, что отнял у Евы все, что у нее было, вообще все!

Отнял, булыжник, даже то, что дарили другие… — Ева вдруг повзрослела, причем как-то сразу, резко; в ней вдруг появилась усталость, свойственная людям, которые теряют вкус к жизни.

Черт возьми, люди смотрят на тебя спиной — что теперь? умереть, что ли?..

Было бы хорошо все-таки родиться пацаном: открывала дверцу шкафа, что выпало, то и надела бы…

Ева «перекинула» себя на «преподавательскую» работу, открыла агентство «Мадемуазель», потеснив на рынке «общественных услуг» самого Петра Листермана.

— Вы — девушки приличные, — учила Ева «контингент», — приличные, но сексуальные, а секс, овцы, это всегда прилично! Ты, сразу, когда познакомилась, ножки — треугольником… — Ева обращалась ко всем и каждой из них, — снимаешь трусики… никаких колготок, дуры, запомните: колготки надо еще в лифте снимать, заранее, потом ножки снова треугольником, покажи потроха, руками вагину клиторовну раздвигай, все, мол… смотри, ветеран… все здесь мокрое! Воспламенилось все от одной только мысли о тебе, мужчина, и о сексе, такой, дяденька, тебя пожар ждет, такое удовольствие… сгоришь, бубенчик, ты в этом огне…