Отступление - Давид Бергельсон Страница 7

Там, где начинался Берижинецкий тракт, стояли полукругом стройные молодые тополя, оживляя заросшую травой, тихую и просторную окраинную площадь. Среди тополей — новый дом Ойзера Любера: сверкал в лучах горячего утреннего солнца и ждал. Ждал, что забредет, положим, на эту окраину какой-нибудь приезжий, оглядит здание со всех сторон и скажет: «Отличный дом! Не часто, однако, в захолустных местечках попадаются такие дома».

Под белой крышей, наверху, — карниз. Окна огромные, как на вокзале. Пару лет назад, когда их стеклили, весь город по субботам приходил на них посмотреть. Ремесленники в праздничных кафтанах говорили друг другу:

— Ну и как вам окна Ойзера Любера?

Теперь город к ним привык, но дом все еще ждал, что кто-нибудь придет на него полюбоваться.

После яркого солнечного света на улице и в застекленном вестибюле с высоким потолком казалось, что в просторных комнатах темно, будто уже наступили сумерки. Слегка рябило в глазах. Тянуло прохладой — так бывает, когда первый раз в году после Пейсаха распахивают двойные рамы, всю зиму простоявшие заклеенными, и становится слышен щебет птиц на окрестных деревьях…

В глубине дома, в задней комнате, с утра строчит на машинке нанятая девушка-швея, а здесь, в столовой, Ханка Любер возится с кучерявым семилетним братишкой, пытаясь накормить его завтраком:

— Давай же, Мотик! Раз, два, три!

На счет три Мотик должен открыть рот и проглотить очередную ложку каши. Лицом малыш как две капли воды похож на портреты рано умершей хозяйки дома, которые смотрят со всех стен голубыми мечтательными глазами, напоминая, что «она была великой души человеком и ее оплакивал целый город». Под заботливым и грустным взглядом материнских глаз Мотик должен теперь выпить стакан какао, да так, чтобы не пролить ни капли на новую синюю скатерть. Но он хочет пить только из блюдечка. Потом, правда, он все же соглашается пить из стакана, но при этом обязательно стоя коленками на стуле, чтобы показать, как он может пить, вовсе не держа стакан руками.

— Ну, сейчас Мотик точно скатерть зальет.

Энергичным движением, совсем по-матерински, Ханка отодвигает от него стакан. Этим утром она немного взволнована. Помнит, что ее кофточка не застегнута до конца и сзади, над талией, видна узкая белая полоска. Вдруг девушка замирает и прислушивается: сердитая служанка открывает кому-то тяжелую парадную дверь и говорит, что хозяина, Ойзера Любера, сейчас нет.

— Тихо! — приказывает Ханка брату и дважды моргает, напрягая слух.

Случилось так, что недавно из этого дома с треском вылетел молодой, красивый студент Бриль, видный парень двадцати трех лет. Двумя годами раньше Ойзер Любер взял его в дом учителем, и весь город говорил, что рано или поздно он таки женится на Ханке. А вылетел он из-за грязной истории, которая произошла с ним и чернявой Лейкой, швеей, что сейчас строчит на машинке в задней комнате. Говорят, теперь он снова в Ракитном, студент Бриль, живет на окраине у какого-то мужика и готовится к выпускным экзаменам с таким усердием, словно каждой прочитанной книгой намерен в пух и в прах разбить сплетни, которые ходят о нем по городу.

Из-за того что студент Бриль вернулся в Ракитное, Ханка потеряла покой, в груди постоянное волнение, она замирает всякий раз, когда кто-нибудь звонит в тяжелую парадную дверь.

Но в вестибюле снова тихо, значит, никто не пришел. Ханка берет стакан какао и подносит ко рту Мотика.

«Больше никогда, — грозит Ханка, — она не возьмет братишку в гости к Этл Кадис, пусть он зарубит себе на носу».

Но раздаются тихие мужские шаги, и Ханка, забыв о Мотике, спешит навстречу входящему. Вчера здесь, в столовой, сидела Этл Кадис и говорила, что ее вызывают телеграммой к деду, который серьезно заболел. И добавила, что Хаим-Мойше должен зайти к Люберам за ключом от дома Мейлаха. Вот он и явился, Хаим-Мойше. Ханка уже не помнит, что у нее сзади узкой белой полоской выглядывает лиф.

Потом они сидят за столом, и Ханка видит гостя напротив, совсем близко. Ей достаточно бросить на него один взгляд — при этом ее длинные, черные ресницы поднимаются и опускаются, — чтобы заметить, что Хаим-Мойше не дурен собой. Он довольно красив, этот человек, который сидит перед ней по ту сторону стола.

* * *

Беседа не клеилась с самого начала.

Ханка рассказала, что вчера Этл Кадис зашла к ней передать ключ, но заболталась и случайно унесла его с собой. У них часто так бывает — улыбается Ханка — придет одна к другой, засидится и забудет, зачем пришла.