Король Георг V - Кеннет Роуз Страница 69

«Король не меньше других испытывает отвращение к поведению германцев в этой войне; тем не менее он резко возражает против любых мер возмездия; он надеется, что в конце войны мы предстанем перед всем миром как страна, которая вела себя с максимально возможной гуманностью и поступала по-джентльменски».

Для апреля 1915 г. это было весьма смелое высказывание. Точно так же король отнесся неодобрительно к приказу Адмиралтейства, согласно которому британские торговые суда, чтобы ввести в заблуждение немецкие субмарины, должны были поднимать флаг еще не вступивших в войну Соединенных Штатов. По словам короля, он предпочел бы утонуть под собственным флагом.

Возможно, в своем донкихотстве король зашел слишком далеко. Его сопротивление размыванию норм цивилизованного поведения не ограничивалось такими проблемами, как потопление торговых судов, бомбежки гражданских объектов и дурное обращение с военнопленными. Он возражал и против того, чтобы кайзер и члены его семьи оказались лишены звания почетных командиров британских полков, а их знамена орденов Подвязки были удалены из церкви Святого Георгия в Виндзоре; кроме того, король возражал против лишения противников британских орденов. Для него эти довоенные обмены званиями и лентами являлись частью истории, которую следовало оставить в покое. Королева Александра в письме к сыну лишь выразила широко распространенные чувства его подданных, когда написала: «Хотя я, как правило, не вмешиваюсь, думаю, настало время, когда я должна заговорить… Будет только справедливо, если эти ненавистные германские знамена уберут из нашей священной церкви Святого Георгия в Виндзоре».

Король неохотно подчинился, и знамена были убраны. «Иначе, — говорил он другу, — церковь возьмут штурмом». Сами по себе пустяковые, подобные инциденты причиняли ему боль — «королевский профсоюз» рушился под давлением национальных интересов. Даже Асквит посмотрел на него с подозрением, когда король объяснил ему, что его кузен, принц Альберт Шлезвиг-Гольштейнский, «на самом деле не воюет на стороне германцев», а всего лишь «возглавляет лагерь английских военнопленных», что находится неподалеку от Берлина. «Колоссальная разница!» — саркастически заметил премьер-министр в письме к Венеции Стэнли. Ллойд Джордж вел себя более грубо. Получив в январе 1915 г. вызов во дворец, он сказал своему секретарю: «Не представляю, о чем собирается мне поведать мой маленький немецкий друг».

Однако несмотря на многочисленных немецких предков, король считал себя истинным британцем. Когда Г. Дж. Уэллс заговорил о «чужестранном и скучном дворе», король возразил: «Может, я и скучный, но будь я проклят, если я чужестранец!» Привычки, взгляды, пристрастия, манера одеваться — во всем этом он нисколько не отличался от любого другого старомодного английского сельского джентльмена. Королева также могла назвать себя «англичанкой с головы до пят». За четыреста лет она была первой королевой-супругой, для которой английский язык являлся родным, хотя она и говорила с легким гортанным акцентом, которого был напрочь лишен ее супруг.

Поэтому обоих чрезвычайно огорчали слухи, ставившие под сомнение их искреннюю приверженность делу союзных государств. Сначала подобные разговоры циркулировали в довольно узком кругу: среди озлобленных и малообразованных личностей, а также среди республиканцев. Однако по мере того, как число жертв войны год от года возрастало, ширилось и число недовольных царственными супругами. Казалось, достойное поведение королевской четы, проявлявшей скромность в личной жизни и неутомимое трудолюбие в жизни общественной, уже само могло служить гарантией от подобной клеветы, однако в 1917 г. король, кажется, утратил выдержку и решился вернуть себе доверие подданных с помощью театрального жеста: он избавит королевскую семью от «немецкой крови», объявив ее династией Виндзоров.

В принципе такое решение, предложенное лордом Стамфордхэмом, было весьма удачным, поскольку восстанавливало в памяти один из самых широко известных и самых красивых силуэтов Англии за пределами столицы. И все-таки что же должна была заменить собой эта новая фамилия? У Ганноверской династии патронимом являлась фамилия Гвельф, у принца-консорта — Веттин, но ни одна из них никогда не использовалась и даже не была известна вне узкого круга специалистов по генеалогии. Лорд Розбери, с которым постоянно консультировались как с самым выдающимся историком среди премьер-министров, предупредил Стамфордхэма, что «враг, которого следует опасаться, — это насмешка». В Британии провозглашение Виндзорской династии сопровождалось новой вспышкой патриотизма. Германия, однако, проявила гораздо меньше уважения. Кайзер сразу же дал знать, что с удовольствием посетил бы новое представление хорошо известной оперы «Саксен-Кобург-Готские проказницы». ^[78] Окончательный же приговор был вынесен баварским аристократом графом Альбрехтом фон Монтгеласом: «Подлинная королевская традиция умерла в тот день 1917 г., когда только из-за войны король Георг V сменил свою фамилию».

Провозглашение династии Виндзоров сопровождала другая, более практичная и своевременная мера. Членам королевской семьи предписывалось отказаться от всех «германских званий, титулов, санов, наград и имен». Сэр Фредерик Понсонби, призванный авторитет в подобных делах, с присущим ему юмором объяснил свой жене суть данного эдикта: «Король пришел к выводу, что нужно что-то делать с именами членов королевской семьи. Мы тут кормим бесчисленных Баттенбергов и Теков, и что же — они так навсегда и останутся принцами Баттенбергами и герцогами или принцами Текскими? Соответственно, он послал за принцем Людвигом, который сразу проявил полное понимание. Конечно, это абсурд, сказал он, что я должен быть принцем Баттенбергом, но раз уж война разразилась, я не хочу уподобиться тому Шмидту, который стал Смитом. Я получил в Англии образование и прожил в Англии всю жизнь. Я в полной мере англичанин, и если вы пожелаете, чтобы я стал сэром Людвигом Баттенбергом, — я им стану. Король объяснил, что этого не хочет, но все равно сделает его пэром».

Его светлость принц Людвиг Баттенберг послушно отказался от своего германского титула, взял себе переделанную на английский лад фамилию Маунтбэттен ^[79] и получил титул маркиза Милфорда Хейвена. Его старший сын принц Георг Баттенберг получил придворный титул графа Медины, а младший сын принц Людвиг Баттенберг — лорда Людвига Маунтбэттена; этот титул он носил до 1946 г., когда стал виконтом Маунтбэттеном Бирманским, а годом позже — графом Маунтбэттеном Бирманским. Другой член семьи Баттенбергов, принц Александр, капитан гренадеров, получил титул маркиза Карисбрука. Два здравствующих брата королевы, оба старшие офицеры британской армии, приняли фамилию Кембридж, по бабушке по материнской линии, и каждый из них стал пэром. Герцог Текский получил титул маркиза Кембриджского; он просил титул герцога, но король решил сохранить звание пэра за собственными сыновьями. Его младший брат принц Александр Текский стал графом Атлоном. Король также установил точные правила, позволяющие ограничить использование такого рода титулов и званий, дабы число их обладателей не увеличивалось бесконтрольно, как в континентальных королевских семьях. Король сожалел, что вынужден расстаться со столь значительной частью прошлого, но вместе с тем он не имел никаких оснований стыдиться результатов своего труда. Карисбрук и Кембридж, Милфорд Хейвен и Атлон… Сам Шекспир не смог бы придумать более звучных или более патриотичных призывов.