Великая война без ретуши. Записки корпусного врача - Василий Кравков Страница 69
Великая война без ретуши. Записки корпусного врача - Василий Кравков читать онлайн бесплатно
20 октября. Скрежет зубовный. Неожиданно совсем вышел у меня сегодня большой конфликт с начальником штаба из-за моего настойчивого представления к награде маленького чиновника из санитарн[ого] отдела — Кайстрова, объекта садизма Евстафьева. «Служить рад, но прислуживаться тошно». На днях, наконец, решу перейти Рубикон, чтобы подать прошение об отставке. За этот жест, исполненный чувства личного и профессионального достоинства, меня дети не осудят. Есть предел терпенью, есть конец страданью.
21 октября. Что сделал — то сделал! Послал сегодня телеграмму Главн[ому] в[оенно]-сан[итарному] инспектору, прося о переводе меня хоть в Сибирский или Туркестанский округ, или же о прикомандировании] к Главн[ому] санит[арному] управлению. Невыносимо, наконец, стало постоянно видеть, как невежество и бессовестность систематически учитывают исключительно только в свою пользу всю «полноту власти», доходящую до пределов безграничной «свободы действий». […]
23 октября. Приезжает в Минск начальник снабжения фронта генерал Данилов с многочисленным штабом; приняты энергичные меры к самому комфортабельному их размещению; на станции будет стоять постоянный состав пульмановских вагонов, в городе занимаются самые лучшие гостиницы и здания, выселяются из них хозяева с квартирантами, переводятся лечебные заведения из Минска; последняя штабная сволочь норовит обставить себя с возможно большей роскошью. Праздник, а не война! […]
26 октября. В приказе Главнок[омандующ] его фронта от 15 октября № 468 объявлен представленный командиром Гвардейского корпуса Куропаткиным отчет об осмотре частей и учреждений этого корпуса. Из отчета видно, что Куропаткин побывал в окопах и излагает разные недостатки в их устройстве и оборудовании; обращено было также его внимание на малую заботливость о нижних чинах, прибывающих на укомплектование (люди не получают своевременно пищи, не осматриваются, не опрашиваются и пр.) — «подобным отношением к нижним чинам легко подготовить первых кандидатов к отступлению». Обращается также внимание на необходимость более тесного общения священников с нижними чинами «для укрепления их в вере в Промысел Божий…» В приказе говорится: «требую, чтобы полковые священники чувствовали себя в окопах как дома»; еще: «войска сильно нуждаются в частом посещении их начальниками всех степеней, которым необходимо стать ближе к солдату, чаще обходить передовые окопы»; еще: «приказываю всем командирам корпусов безотлагательно объехать вверенные им войска, осмотреть окопы, дать указания на улучшение последних и донести о найденном по команде».
27 октября. По поводу моего энергичного заступничества за дивизион[ного] врача Идельсона произошел у меня крупный конфликт с начальником] штаба. На почве хитро подведенных под меня интриг — раздразнил еще гусей, как быков красным цветом, обращением их внимания на то, что должно существовать хотя бы и у нас на Руси — правосудие, к[ото]рое обуздывало бы офицеров-озорников, позволяющих себе оскорблять врачей. Боже мой, каким я, видимо, дураком — донкихотом показался в глазах штабной офицерской клики, упомянувши о законе, справедливости! Не вынес я яростного нападения со своеобразной идеологией сей касты людской… Положили меня на обе лопатки… Сражение проиграл, не соразмеривши сил и не предусмотревши, что противник обдаст меня удушающими газами… Вынужден пока отступить, подравнять фронт и перегруппироваться… перед перспективой зачинающегося крючкотворства. С каким захлебывающимся удовольствием Попов прочитывал жалобу врача-«жида» на то, как его систематически оскорблял адъютант штаба Грецов [598] и как сразу изменился в настроении, прочитавши мою резолюцию по переписке с порицанием озорства, хотя бы творимого и офицер[ом] Генерального] штаба. Мы говорили совершенно на разных языках; что ни слово моего начальства — то перл дикости… […]
1 ноября. Буду теперь уж не так близок к солнцу: ушел из «аристократической» столовой № 1 в столовую № 2, где столуются штабные чины низших сравнительно рангов; здесь я себя чувствую значительно лучше — среди более простых людей, да и не буду отравляться этой с претензией на фешенебельность ресторанной кухней, к[ото]рую я, наконец, не в состоянии выносить. Наверное, мой уход истолкуют в скверную сторону, и в лучшем случае — если только одной скупостью. А то, пожалуй, усмотрят еще какую-либо фронду, демонстрацию! Ну, черт с ними — я устал и измучился жизнью среди волков, деспотически требующих от меня волчьего им подвывания. Со всеми я стараюсь быть ласковым и обходительным, но органически не в состоянии с ними ассимилироваться, и как я ни актерничаю, но, очевидно, у меня на челе написано для них, что я не их поля ягода, все же им я не под кадриль; поступаю не по принятым шаблонам, и с их точки зрения это выходит, что совершаю бестактности. Угодничество, сервилизм, молчалинство являются главными нервами для обеспечения беспечального прохождения службы. «Горе» имею сердце свое и мало обращаю внимания на мышиную возню вокруг.
Ожидается приезд государя.
2 ноября. Приготовляюсь к отъезду совсем из этой змеиной клоаки. Крупный недостаток Радкевича — что он очень распустил штаб: не говоря уже о больших, но и маленькие-то сошки устроили свою жизнь здесь со всем комфортом.
Зашел к «божьей коровке» — Жнову; разместился большим паном в шикарной квартире из многих комнат, отлично меблированной, с электрическим освещением; тут же, вместе с ним помещаются и сестры резерва — Криштофович, Плахова. И не понимаю, как это можно так открыто, цинично блудодействовать; но… на то он дежурный генерал, и на то существует и начальник санитарн[ого] отдела из «храбрых» полковников, к[ото]рый не одному сему павиану, но и другим, кому нужно, устраивает случку, не забывая и себя. Боже, какой разврат! […]
7 ноября. Свидетельствовался сегодня в комиссии врачей на предмет эвакуации. Хоть немного отлегло на душе, что столуюсь не вместе со штабной знатью, а среди более простых людей низшего служебного ранга, в к[ото]рых хоть есть нечто, напоминающее что-то человеческое.
На юг с Западного фронта уходят 12 госпиталей. […]
8 ноября. Из армии на юг выбывает еще один корпус — 26-й армейский. […]
9 ноября. […] Из-за личных отношений ко мне не хотят дать бедному чиновничку Кайстрову маленького орденишки, к[ото]рого он вполне заслужил и к[ото]рым был бы прямо-таки осчастливлен, между тем ни за понюшку табаку получают крупные ордена штабные рябчики (напр[имер], барон Икскуль, подполковник — Владимира 4-й ст. с мечами за то, что в автомобиле отвез якобы с опасностью для его драгоценной жизни конверт в 20-й корпус при его отступлении из Пруссии, и т.д., и т.д.)… А как-никак, но приниженное официально положение людей дурит их, приподнятое же — умнит!
Заехал сегодня ко мне с визитом Гюббенет; перемолвили о возникших у меня неладах с «храбрым» полковником, с начальником штаба, с последним — из-за дивизионного врача Идельсона. И что же? Мой почтенный коллега уже запел в одну дудку со штабной камарильей, и виноватым оказался Идельсон, потому что он — «жид»! С волками жить — по-волчьи выть! […] Времена такие, что Гюббенету, чтобы удержаться на своей высокой должности, приходится быть оппортунистом и держать нос по ветру, ради чего в жертву военному Молоху он всегда готов принести не одного только «жида», но и любого православного, если это будет угодно «им», «нам» же предоставляется полное право апеллировать на все бесчинства «их» к одному только Богу [599]. Когда я Гюббенету высказал свое намерение выйти, может быть, и в отставку, он заметил мне, что это-де будет непатриотично… […]
Жалоба
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.
Comments