Готовность номер один. Шестьдесят лет спустя - Григорий Сивков Страница 69

Подошел я к столу, вытянул, как обычно, билет. Подготовился, выхожу отвечать. Экзаменаторов много. К кому из них пойти, думаю. Неожиданно поднялся профессор Голубев.

— Товарищ генерал, разрешите сдавать экзамен, я готов…

— Посмотрим, посмотрим, — оживленно и загадочно говорит генерал Голубев. На фронте вы отличились, посмотрим, как сильны в математике.

Он отложил билет в сторону и начал бегло гонять меня по всему курсу.

— Неплохо, — наконец остановился профессор и взялся за авторучку.

"Ну, думаю, пронесло, как над "Голубой линией". А он тем временем вкрадчиво говорит:

— Возьмите, пожалуйста, вот этот интеграл, — в пишет на листке.

Задачу решил быстро. — А ну-ка ещё вот этот возьмите, — говорит он и протягивает новый листок бумаги. Взял и этот интеграл.

— Ну, пожалуй, достаточно, — сам с собой говорит профессор и уже мне: Поздравляю вас, в математике вы тоже на уровне своих фронтовых успехов. Продолжайте и дальше в таком же духе…

… Часто вспоминаю однополчан. Они тоже не забывают меня, только успевай отвечать на письма. Вот и сегодня пришло ещё одно. "Доброго здоровья, Гриша, Катя! Получили твою весточку. За что большое спасибо.

Наше письмо, наверное, будет как раз ко времени. Так что от имени всего коллектива поздравляем вас с Новым, 1946 годом, в двенадцать ночи.

Гриша, сейчас коротко напишу тебе о наших друзьях, близких и знакомых. Терехов со всеми своими друзьями уехал. Заблудовский и Провоторов — тоже. Так что на старом месте никого нет.

Лещинер убыл, Шуляков также. Так что все сейчас разбрелись, кто куда. Мы пока ещё на старом месте, ожидаем эшелона. Как там на новом месте, ещё ничего не можем сказать, по прибытии туда сообщим.

Отпускники наши все переженились, но женушки ещё на родине. Привез только Заблудовский…

Много войска нашего демобилизовалось, убыл и Боря Корецкий.

Учеба проходит нормально: восемь часов в день и даже больше. Ну, как будто бы охватили все, в дальнейшей нашей переписке будем подробней информировать.

С новым Годом! С новым счастьем! Долгая вам и вашему потомству жизнь!

Привет и наилучшие пожелания от всей фронтовой братии.

Привет Москве белокаменной!

Жмем крепко ваши руки.

К сему: Кучеренко, Малютенко.

Верно: старший писарь Аношкин".

… Катя учится на четвертом курсе мехмата Московского университета. Я — на первом курсе академии. Получилось так, что мы оказались продолжателями традиционных связей академии и университета.

Традиция эта возникла давно, со времен Николая Егоровича Жуковского, профессора МГУ и первого ректора Московского авиатехникума, созданного по указанию В. И. Ленина в 1919 году для подготовки авиационных инженеров. Авиатехникум через год был преобразован в институт инженеров Красного воздушного флота, а затем в 1922 году — в Академию воздушного флота имени Н. Е. Жуковского. С тех пор деловая дружба коллективов двух выдающихся высших учебных заведений страны развивалась и крепла.

В трудные для Родины дни войны большая группа студентов четвертого курса мехмата университета стала слушателями академии.

А теперь у нас были "общие профессора". Н. Н. Бухгольц, А. П. Минаков, В. В. Голубев, А. А. Космодемьянский, Н. Д. Моисеев читали лекции и в университете, и в академии.

Три подруги, студентки МГУ, Рая Надеева, Ира Тюлина и Катя Рябова в 1941-м году ушли на фронт с третьего курса мехмата. Сейчас они снова вместе, вернулись с разных фронтов войны и опять продолжают учебу на том же факультете университета,

В прошлом году они восстанавливали знания за первые два курса, забытые за время войны. Кое-что надо было досдавать: учебная программа изменилась. Поднатужиться им пришлось крепко. Изголодавшись за войну по учебе, они с превеликим энтузиазмом и упорством догоняли ушедших вперед товарищей и уже принялись за программу третьего курса. Они "зубрили" теоретическую механику и математические науки, а потом досрочно сдавали экзамены. В это время я готовился к вступительным экзаменам в академию и краем уха прислушивался к их оживленному "триалогу". Они говорили почти всегда одновременно. Я слышал массу непонятных мне терминов, а иногда даже пытался вникнуть в их "высокие науки".

И вот теперь и я слушаю лекции по теоретической механике. Читает их доцент, кандидат физико-математических наук Кузнецов, тоже воспитанник мехмата университета. Он нам преподносит необычно короткие и четкие доказательства теорем векторным методом. А в учебнике те же доказательства даются длинными, на страничку и более, обычными математическими выкладками. Как ему удается все так коротко доказать, ну прямо в одну строчку? Восхищаемся мы своим преподавателем. Но однажды вышла загвоздка. Объясняет он довольно сложное понятие эллипсоида инерции, потом спрашивает:

— Поняли?.

— Нет…

Преподаватель объясняет ещё раз. Опять не поняли. И так — несколько безуспешных попыток. Ушли мы с лекции, не поняв, что хотел сказать нам преподаватель.

А при подготовке к экзамену мы неожиданно для себя обнаружили, что конспекты его лекций удивительно ясны и логичны.

На втором курсе теоретическую механику продолжает читать профессор Аркадий Александрович Космодемьянский. Он покоряет аудиторию, заражает её своим энтузиазмом и увлеченностью наукой. Механика тела переменной массы — это его специальность. К тому же он страстный рыболов и до мозга костей русской души человек, любитель жаркой бани и ядреного кваса. За всю свою жизнь профессор не был ни в доме отдыха, ни в санатории. Он признавал отдых только в родной деревне в Горьковской области.

— Самые лучшие мысли, — говорил он, — появились у меня в лесной тиши, на берегу озера, с первыми лучами солнца.

Речь его всегда красочна и образна:

— Приходит инженер в математическую мастерскую. А там по стенам развешаны различные математические инструменты: дифференциальное и интегральное исчисление, векторный анализ, операционное исчисление, вариационное исчисление… Самым подходящим инструментом для исследования ракет оказалось вариационное исчисление. Снимает инженер этот инструмент со стены и, засучив рукава, начинает исследование…

Профессор Уманский читает курс сопротивления материалов и строительную механику. Удивительно просто обращается он с математическими понятиями; режет и изгибает дифференциалы, принципиально неразрешимые задачи механики в сопромате становятся разрешимыми. Вот это инженер, математика для него — наука ради дела, а не ради науки.

А его коллега Масалов на лекциях неистощим на всевозможные истории с неудачными конструкциями:

— Всякая конструкция должна быть рассчитана не только на прочность, но и на жесткость. Представьте себе, что Иван Иваныч любит попить чайку из самовара на свежем воздухе. Выходит он на балкон с кипящим самоваром в руках, а консольные балки балкона изгибаются вниз под действием силы веса Ивана Иваныча с самоваром на семьдесят градусов. Иван Иваныч вместе с самоваром сваливается с балкона, а балкон, как ни в чем не бывало, выпрямляется снова в горизонтальное положение. Вот что значит рассчитать конструкцию на прочность, но забыть про её жесткость…