Жизнь Бальзака - Грэм Робб Страница 69

Бальзак был в высшей степени унижен. По его мнению, маркиза мельком показала ему «райский сад», а затем захлопнула дверь перед самым его носом. Цепь событий, прообразом которых послужил его собственный роман, оказалась завершена – или почти завершена. В своем творчестве, пусть и бессознательно, он подробнейшим образом описал то, что неизбежно должно случиться с таким, как он. Его, как и Рафаэля, «погубила» бессердечная женщина, игравшая с его чувствами. Наконец-то персонаж романа воплотился в жизнь. «Я в самом деле встретил Феодору, – написал он в январе следующего года, – хотя никогда не буду описывать ее в моих романах; но, когда я познакомился с ней, “Шагреневая кожа” уже вышла в свет»⁵⁶⁹.

Бальзак все же описал маркизу де Кастри на страницах своих произведений. Он был так подавлен и взбешен, что фиаско послужило топливом для трех отдельных историй, написанных в следующие несколько месяцев, когда он практически скрывался в «Ла Булоньере» у Лоры де Берни. Он предпринял отчаянную попытку погасить «пожар, который распространяется и может поглотить меня целиком»: «Невероятная холодность постепенно заняла место того, что я считал страстью, в женщине, которая сама познакомилась со мной в порыве благородства. Я боюсь узнать причину и не хочу делать логические выводы, к которым побуждает меня моя наблюдательность. Я закрываю глаза, как маленький ребенок»⁵⁷⁰. В одном из «Озорных рассказов», «верном до мелочей⁵⁷¹, раздосадованный любовник кокетки отрезает ей левую щеку в виде наказания за жестокость, когда та наконец уступает. Жестокость любовника еще больше распаляет ее. В «Герцогине де Ланже» (вначале роман носил название Ne Touchez Pas la Hache – «Не хватайся за топор!»⁵⁷²), невинного героя, Монриво, соблазняет скучающая великосветская кокетка, которая использует религию «как холодный душ», когда пламя страсти становится слишком жарким, а затем бросает его, «как выжатый лимон». Потом она начинает бояться гнева «человека с бычьей шеей» – своего рода фирменный знак авторского присутствия: для Бальзака, Тельца по гороскопу, короткая и толстая шея служила признаком величия, «наверное, потому, что природа желает, чтобы сердце таких людей было ближе к мозгу»⁵⁷³. Кроме того, Бальзак мрачно пророчествовал, что короткая шея также служит признаком склонности к апоплексии. Верный своей шее, Монриво пленяет герцогиню с помощью тайного «Общества Тринадцати» и угрожает заклеймить ее железом. Он мстит ей тем, что герцогиня в конце концов влюбляется в него, но уже поздно. Затем она уходит в монастырь.

В третьем произведении рассказывается похожая история. Неопубликованное «Признание», позже ставшее «Сельским врачом», было написано почти по следам событий и ближе всего подходит к разоблачению того, что же случилось на самом деле. Однако даже здесь Бальзак остается в тени, прячась, возможно, даже от самого себя: «Как случилась эта ужасная катастрофа? Проще не бывает. Однажды я был для нее всем, на следующий день стал ничем!.. За одну ночь женщина ушла: была та женщина, которую я любил. Как это случилось? Не знаю… В соответствии с отвратительным обычаем женщин из общества, она предложила мне “дружбу”; но принять ее дружбу значило бы простить ее преступление. Я ничего подобного не хотел»⁵⁷⁴.

Рассказчика в этих произведениях, как самого Бальзака, больше интересует месть, чем любовь без взаимности. Теперь его гордость кажется всего лишь неудовлетворенным тщеславием.

Бальзака подвело чутье. Наблюдается значительное расхождение между версией событий в изложении Бальзака и его передвижениями: после отъезда из Женевы он не оставил мысли присоединиться к маркизе в Италии; можно подозревать, что окончательным ударом стало не столько само фиаско, сколько слухи, которые начали распространяться об унижении писателя. Его позднейшие отношения с мадам де Кастри, даже после того, как он прислал ей корректуру «Не трогай топор» и попросил внести исправления, были если и не совсем дружескими, то, по крайней мере, оживлялись слабым сексуальным антагонизмом.

Ссора с маркизой стала не только концом неудачного и дорогостоящего любовного романа. Все три произведения, написанные по горячим следам, сближает социальное положение героини. В последних двух романах Бальзак заигрывал с автобиографией. Похоже, он использовал повествование от первого лица как форму самоанализа. В Женеве он наконец узрел свое отражение и понял несколько неприятных истин. Во-первых, он по-прежнему оставался сыном своего отца, выскочкой-буржуа, который мстит аристократам за свое презираемое ничтожество. Он считал, что имеет право использовать других как почтовых лошадей, загонять их до полусмерти и оставлять умирать на каждом этапе⁵⁷⁵. Но, несмотря на искусные интриги, которые он плел последние десять лет, с Бальзаком по-прежнему не считались.

Унижение, кроме того, больше рассказало ему о его истинном призвании. Маркиза стала последней возлюбленной старше Бальзака по возрасту. Она некоторым образом послужила лишним доказательством того, что мать никогда его не любила. Фиаско помогло Бальзаку с опозданием распрощаться с детством. Конечно, он во многом стал другим человеком, но в своих произведениях продолжал жить прошлым. Отказ маркизы задел не только поверхностную гордость, которую подпитывали модные перчатки и помада. Что куда важнее, была задета его гордость романиста. Поражение, которое нанесла ему маркиза де Кастри, стало самым серьезным в жизни, и разрушительный гнев Бальзака прямо аналогичен ярости Френхофера, когда тот понимает, что все его труды были напрасны. Он тоже, несомненно, был сумасшедшим, по крайней мере, если считать точным другое определение безумия в записной книжке Бальзака: «Часто безумец – человек, который облекает в одежду свои мысли, оживляет их, видит их и разговаривает с ними»⁵⁷⁶.

Поражение было вдвойне досадным, потому что, как доказал самый известный роман Бальзака, он отчасти сознавал, какие ловушки он сам для себя расставил. Тем не менее собственный дар предвидения ему не помог. На следующий год, внося исправления в «Шагреневую кожу» для третьего издания, Бальзак, должно быть, удивлялся бесполезности своего дара. Кстати, в романе имеется еще одна подробность, которая могла бы напомнить автору, почему маркиза, после постигшего ее несчастного случая, не горела желанием вступать в новую любовную связь. В насмешливо-философской дискуссии с Феодорой Рафаэль вслух удивляется, почему она отказывается дарить кому-то свою благосклонность: «Может быть, у вас есть дефекты, которые толкают вас к добродетельности, вопреки себе самой?»⁵⁷⁷ Или, как он уже отмечал в записной книжке: «Есть женщины, которых скрытые недостатки вынуждают быть добродетельными»⁵⁷⁸.

Выздоровление Бальзака от временного помешательства было типично в двух отношениях. Во-первых, две статьи, вышедшие в «Ревю де Пари» в октябре и ноябре 1832 г., показывают, что в конце концов его разум был источником не только страданий, но и любопытства. «Письмо к Шарлю Нодье», написанное чужим пером на постоялом дворе в Аннеси во время его пребывания в Эксе, замышлялось как толчок к исследованиям странных психологических явлений. Бог непостижим, но есть таинственные области разума, которые следует изучать с научной точки зрения: например, исцеление на расстоянии – способность, которую Бальзак постепенно обнаруживал в себе самом⁵⁷⁹.