Переводчик Гитлера. Десять лет среди лидеров нацизма. 1934-1944 - Евгений Доллман Страница 69

Я до сих пор не знаю, что стояло за предложением немецкого министра иностранных дел. Было ли это блефом, связанным с операцией «Аларих», которую должен был осуществить Скорцени, или удобный способ подчинить себе новое правительство Италии? Но, как бы то ни было, Гварилья с макиавеллиевским мастерством скрыл свои мысли и ответил, что сообщит об этом предложении в Рим, хорошо понимая, что переговоры, которые вела со странами Запада Италия, исключают любое соглашение с Германией.

Когда примерно в семь часов вечера оба спецпоезда стали готовиться к отправлению, все вздохнули с облегчением. В последнюю минуту произошло сенсационное событие – один из членов делегации Риббентропа возбужденно подбежал к фон Макензену и, пустив в ход все свое обаяние, спросил, не желает ли он отправиться вместе с министром иностранных дел в Германию. Багаж посла поспешно перенесли в немецкий поезд, а я успел только пожать ему руку и пожелать удачи во время этого неожиданного путешествия в рейх. Ни он, ни я не подозревали, какие опасности его там ожидают, не знали мы и о том, что он уже никогда больше не вернется в Рим в качестве посла.

Фон Макензен не был виноват в том, что король велел арестовать Муссолини, однако Риббентроп и ставка фюрера не смогли простить ему запоздалого отчета о событиях 25 июля, который помог ему составить я. Это была наша последняя встреча, но я тогда не знал об этом. Я больше уже никогда не встречался с фон Макензеном. В 1946 году он умер, и я хочу воспользоваться возможностью, предоставляемой этой книгой, чтобы еще раз сказать, как я благодарен ему за то доверие и дружбу, которыми он удостоил меня во время своего пребывания в качестве посла. Конечно, ему было далеко до Талейрана или Меттерниха, но он был дипломатом, чей прямой характер вполне соответствовал его убеждениям.

Первым отправился в обратный путь немецкий поезд. Итальянские дипломаты выстроились на платформе, но на этот раз они только наклонили голову. Они не посчитали нужным отдать немцам «салют, посвященный дуче», то есть тому самому человеку, в честь которого они так часто в моем присутствии вытягивали руки. Они думали о своих коллегах, ведущих в Лиссабоне переговоры с союзниками, а я думал о Риме, о планах Скорцени в отношении этого города и о моих собственных планах по формированию нового правительства Италии, которые все больше и больше занимали мои мысли.

Вернувшись в Рим, я сразу же связался с моим другом Джузеппе Тассинари, жившим на озере Гарда, и предложил ему тайно встретиться в Венеции, предупредив, чтобы он принял все необходимые меры предосторожности. Он согласился.

Только во время подготовки своего скромного государственного переворота я понял, как важно не допустить никаких промахов. Ведь я действовал не только в обход Риббентропа, которому генерал Вольф обязан был доносить обо всем, но и подкапывался под нынешнее правительство в Риме. Человек, с которым я договорился о встрече, был в свое время выдающимся фашистским министром, хотя и принадлежал к относительно консервативному крылу партии и был сторонником монархии, но только не Виктора-Эммануила. Я собирался побеседовать с ним, чтобы подготовить почву для создания нового правительства, хотя бывший фашистский дуче был еще жив и находился на одном из островов Западного Средиземноморья. Он был жив, но сидел в заточении.

Вернуть прошлое было невозможно. Моя юношеская любовь, Марианна, была уже несколько лет замужем за молодым человеком, который владел небольшой гостиницей на Паромной набережной, как раз позади церкви иезуитов. Приезжая в Венецию, я всегда навещал счастливых супругов. Их старший сын был назван в мою честь Евгением, и они считали меня членом своей семьи. Марианна, чья зрелая красота напоминала мне женщин с картин Тьеполо, управляла своей тратторией в одиночку. Синьора Паоло призвали на флот, а все мои попытки спасти его потерпели крах, поскольку итальянские военные моряки не любили немцев. Я договорился с Марианной и пригласил себя и своего «партнера по бизнесу» на завтрак в ближайшее воскресенье, когда ее заведение будет закрыто для широкой публики.

В течение всего моего перелета из Рима в Венецию я вынужден был слушать радостные возгласы моих итальянских попутчиков, которые раздавались всякий раз, когда радио сообщало о новых поражениях войск оси в Южной Италии. Вспоминая Тарвис, я убедился, что мои опасения были небеспочвенны. Рядом со мной сидела фрау фон Вайцзеккер, жена нового немецкого посла в Ватикане. Мои друзья фон Бергены уехали из Рима еще в июне, после того как почти двадцать пять лет выполняли здесь свои посольские обязанности. В ходе ни к чему не обязывавшей беседы с новой хозяйкой посольства я понял, что мне будет очень не хватать ее предшественницы. Фрау Вайцзеккер была добропорядочной, простой женщиной, воспитанной в пуританском духе и потому ужасно скучной. Она была прекрасной пианисткой, но ее любимым композитором был Бах, которого я никогда не понимал. Она выразила надежду, что увидит меня на вечерах в посольстве, которые этой осенью будут посвящены творчеству великого мастера. Я же понял, что делать мне там нечего, и с грустью вспомнил обеды фрау фон Берген – конечно, это были не музыкальные вечера, но тем не менее очень яркие и запоминающиеся события.

Вскоре мы приземлились в пункте своего назначения. Никто не следил за мной, пока я через лабиринт узких улочек добирался до дома Марианны, минуя ветшающие дворцы и переходя через заброшенные каналы. Марианна радостно встретила меня. Маленький Евгений жаждал поскорее получить свой подарок, который я каждый раз привозил ему, а его прекрасная мать на мгновение прижалась головой к моей груди и сказала, что счастлива. Я тоже был счастлив снова увидеть ее, но вскоре у входа на мост на другом берегу канала появилась величественная фигура Джузеппе Тассинари. Чтобы подчеркнуть неофициальный характер нашей встречи, он привел с собой своего маленького сына Серджио. Марианна встретила своего – или, вернее, моего – гостя так, словно была женой дожа, и отвела нас в светлую маленькую столовую. Здесь на столе, покрытом белоснежной скатертью, стояли старые бокалы из Мурано и тарелки, на которых в традиционных венецианских соусах утопали аппетитные холодные омары, креветки и мидии. Роскошное зрелище дополнял большой графин с красным веронским вином. Все было как в старое доброе время. Мы оба рассмеялись – я вспомнил обед со шпинатом в Тарвисе, а министр еще раз убедился, что итальянцев можно заставить делать все, что угодно, но только не соблюдать указы и существовать исключительно на продуктовые карточки.

Марианна отвесила нам реверанс, совсем как героиня комедии Гольдоне – для полного сходства не хватало только маленького оркестра. После еды мы заговорили о деле. Я раскрыл перед Тассинари свои карты. Только немцы уверены в том, что никому из итальянцев нельзя доверять. За годы, которые я провел разъезжая из Италии в Германию и обратно, я встретил столько же немцев, на которых нельзя положиться, сколько и итальянцев, и единственное различие между ними заключалось в том, что последние проявляли свой порок с большей элегантностью.

Тассинари выслушал меня с вежливым вниманием. Мы сразу же пришли к единому мнению, что страна находится на грани сепаратного мира и что к северу от Неаполя, в провинциях, оккупированных немцами, усиливается хаос. Он согласился со мной, что возвращение Муссолини на пост главы правительства, если, конечно, его сумеют найти и освободить, будет равносильно попытке оживить труп, и мы оба втайне надеялись, что этого не произойдет. Учитывая это, я предложил ему сформировать, после консультаций с немецкими союзниками Италии, политически нейтральное правительство, состоящее из специалистов своего дела. Это правительство, в котором будут представлены как умеренные фашисты, так и умеренные монархисты, должно быть независимым от оккупационных войск Германии и рейха и руководить страной до тех пор, пока не решится исход войны. Тассинари назвал мне имена нескольких выдающихся ученых и предпринимателей, которых он хотел бы включить в правительство, когда наступит час его формирования. Сюда входил его личный друг, член совета фирмы «Фиат» в Турине, профессор Валетта, который до сих пор контролирует это крупнейшее итальянское автомобильное предприятие. Тассинари спросил меня, согласен ли я стать посредником между его теневым кабинетом и немецкими властями. Я уж и не знаю, как мне благодарить Бога за то, что Он избавил меня от подобной формы мученичества!