Повседневная жизнь Дюма и его героев - Элина Драйтова Страница 69

— Г, — ответил флорентиец.

— Сколько этих Г?

Рене пересчитал.

— Четыре! — сказал он.

— Вот, вот! Это так! Понятно — Генрих Четвертый. О, я проклята в своем потомстве! — простонала она, бросая нож» (Ч. Ill, II).

Сцена страшна не столько дикостью обряда, сколько отчаянием старой королевы, получающей одно за другим подтверждения того, что ее сыновья Карл IX, Генрих III и Франсуа Анжуйский обречены на смерть, а Генриху Наваррскому предопределено царствовать после них, основав новую династию. Что же это — Рок? А где же исповедимость Провидения, позволяющая изменить судьбу? Дюма намекает, что судьба династии Валуа предопределена проклятием тамплиеров, сожженных предком нынешних королей Филиппом Красивым. А несчастная королева-мать, пытаясь преступлениями предотвратить катастрофу, только подталкивает сыновей к могиле…

Парфюмер Рене — образ ученого XVI века, одинаково сведущего и в магии, и в химии, и в интригах. Его знания могут служить и добру, и злу (судьба науки во все времена); он готовит и мази и отравы, ворожит и на любовь и на смерть, но, будучи человеком ученым и философом, он решает, в отличие от королевы-матери, не вставать на пути Провидения и протягивает руку помощи гонимому Беарнцу. Ведь его будущее справедливое царствование Рене предсказали не только черные куры, но и звезды.

А вот врач XVI века — Реми ле Одуэн («Графиня де Монсоро»). Когда он впервые появляется на страницах романа, он еще очень молод и только начинает свою практику, однако де Бюсси приходится убедиться, что рука у него «нежная, легкая и в то же время очень умелая» (Ч. I, X), хотя Реми — пока только ученик хирурга. Чем ему приходится заниматься? — Мелкой практикой от случая к случаю. Иногда, правда, попадаются случаи экстраординарные.

«Семь или восемь дней назад за Арсеналом какого-то бедолагу как следует полоснули ножом, и я зашил ему кожу на животе и очень удачно втиснул туда кишки, которые вывалились было наружу. Эта операция принесла мне некоторую известность в округе» (Ч. I, X).

Реми составляет бальзамы по собственным рецептам и испробует их на себе. В частности, проверка бальзама для заживления ран происходила следующим образом: «Не зная, на ком мне его испробовать, я не раз протыкал себе кожу в самых различных местах тела, и — честное слово! — через два-три дня дырки уже затягивались» (Там же). Что ж, самопожертвование — доблесть истинного врача. Однако больные платят ему за визит всего пять су, а то и совсем ничего не платят…

Бюсси предлагает Реми стать его личным врачом, чтобы, как он говорит, «заняться штопанием дыр, которые будут протыкать в моей шкуре, или тех, которые я сам проткну в чьей-либо оболочке». Оказывается, в обязанности личного врача дворянина входит оказание помощи врагам его хозяина, если тот нанес им увечье. Вот что значат законы чести!

Реми предстает в романе вдумчивым и наблюдательным лекарем. Он не только хорошо обрабатывает раны и по внешнему виду легко определяет скорость заживления, но и занимается психотерапией, а также умеет подсказать меры предосторожности, если больному, вопреки медицинским предписаниям, предстоит куда-то ехать.

Но позиция личного врача втягивает Реми в сложные интриги. Долгое время он пытается оставаться только врачом. У врача — свой кодекс чести, и Реми находит силы соблюсти профессиональную этику в щекотливой ситуации: в его руки попадает раненый враг де Бюсси — главный ловчий Монсоро. Как велико искушение добить ненавистного соперника или хотя бы, проехав мимо, дать ему умереть! Но Реми выдерживает испытание: он остается верен своему врачебному долгу и оказывает раненому помощь. Однако интрига закручивается все жестче, и личный врач, ставший уже близким другом, оказывается втянут в убийственную драку, в которой сам тяжело ранен.

Смерть де Бюсси преображает Реми так же, как преображает она Диану де Меридор: эти два человека становятся мстителями, и, в соответствии с новой задачей, Реми превращается из врача в алхимика. Он ищет секрет верного яда, который убивает, настигая жертву незаметно. Из спасителя жизни Реми превращается в орудие смерти. От его жизнерадостности не осталось и следа. Он думает лишь о том, что «наказывать злодеев — значит применять священное право самого Господа Бога» («Сорок пять». Ч. II, XXX).

Наконец яд найден. Реми приводит Диану в свою подземную лабораторию, чтобы показать результат.

«Единственными обитателями подземелья были коза, не блеявшая, и птицы, все до единой безмолвствовавшие: в этом мрачном подземном тайнике они казались призраками тех живых существ, обличье которых носили.

В печи, едва тлея, догорал огонь; густой черный дым беззвучно уходил в трубу, проложенную вдоль стены.

На змеевике перегонного куба, стоявшего на очаге, медленно, капля за каплей, стекала золотистая жидкость. Капли падали во флакон, сделанный из белого стекла толщиной в два пальца, но вместе с тем изумительно прозрачного. Флакон непосредственно сообщался со змеевиком куба.

(…) Молодой человек зажег лампу. (…) Затем он подошел к глубокому колодцу, вырытому у одной из стен подземелья и не обнесенному кладкой, взял ведро и, привязав его к длинной веревке без блока, спустил в воду, зловеще черневшую в глубине колодца;… минуту спустя Реми вытащил ведро, до краев полное воды, ледяной и чистой, как кристалл.

— Подойдите, сударыня, — сказал Реми.

Диана подошла.

В это внушительное количество воды он уронил одну-единственную каплю жидкости, содержавшейся во флаконе, и вода вся мгновенно окрасилась в желтый цвет; затем желтизна исчезла, и вода спустя десять минут снова стала совершенно прозрачной. (…) Реми посмотрел на Диану.

— Что же дальше? — спросила она.

— Что дальше? Окуните теперь в эту воду, не имеющую ни цвета, ни вкуса, ни запаха, — окуните в нее цветок, перчатку, носовой платок; пропитайте этой водой душистое мыло, налейте ее в кувшин, из которого ею будут пользоваться, чтобы чистить зубы, мыть руки и лицо, — и вы увидите… что цветок задушит своим ароматом, перчатка отравит соприкосновением с кожей, мыло убьет, проникая в поры. Брызните одну каплю этой бесцветной жидкости на фитиль свечи или лампы — она пропитается ею приблизительно на дюйм, и в течение часа свеча или лампа будет распространять вокруг себя смерть, а затем начнет снова гореть так же безобидно, как всякая другая свеча или всякая другая лампа!

— Вы уверены в том, что говорите, Реми? — спросила Диана.

— Все эти опыты я проделал, сударыня; поглядите на этих птиц — они уже не могут спать и не хотят есть: они отведали такой воды. Поглядите на эту козу, поевшую травы, политой такой водой: она линяет, у нее блуждающие глаза; если даже мы вернем ее теперь к свободе, к свету, к природе — все будет напрасно; она обречена, если только, вновь очутясь на приволье, она благодаря природному своему инстинкту не найдет какого-либо из тех противоядий, которые животные чуют, а люди не знают. (…)

С бесконечными предосторожностями Реми отъединил флакон от змеевика, тотчас закупорил горлышко флакона кусочком мягкого воска, сровнял воск с краями горлышка, которое поверх воска еще закрыл обрывком шерсти, и подал флакон своей спутнице» (Ч. И, XXX).