Пылающий меч - Кристиан Жак Страница 69

Старый управляющий отошел на несколько шагов. Залюбовавшись царицей, он молитвенно сложил руки на груди и произнес дрогнувшим голосом:

— Не почтите за дерзость, госпожа, но вы… прекраснее богини!

— Проклятая спина! — пожаловался Усач. — Никак не проходит. Ты не могла бы растереть меня, Кошечка?

— Церемония вот-вот начнется, а я еще не закончила одеваться, зато ты уже надел праздничное платье. Неужели ты думаешь, у нас есть время на растирания?

— Да у меня в самом деле жуткая боль! Если я не смогу стоять и не приму участия в триумфе Яххотеп, я этого не переживу!

Кошечка вздохнула:

— Погоди немного, я найду тебе капли, от которых тебе сразу станет легче.

Усач поглядел на себя в зеркало — выглядел он достойно. Особенно ему нравилось золотое ожерелье, пожалованное за военные подвиги, широкий кожаный пояс с золотыми накладками и высокие сандалии.

— Я забыла, что отдала капли Афганцу, у него ломило затылок. Должна сказать, что герои армии освобождения выглядят сегодня не блестяще.

Афганец жил в доме по соседству, и Усач заторопился к нему.

— Господин принимает ванну, — сообщила служанка.

— Не тревожь его! — распорядился Усач. — Я сам управлюсь.

Он вошел в кладовую, где Афганец хранил оружие, одежду и лекарственные снадобья. В первом сундуке оказалось белье, зато в большом ларце стояли горшочки с разными бальзамами, а среди них… Усач не поверил собственным глазам! Нет! Такого быть не могло!

Скарабей!

Но не египетский скарабей, а скарабей гиксосов, с именем Апопи. Им пользовались в качестве печати, и он был достаточно сильно истерт. На спине его был ключ к тайным письменам…

— Ты что-то ищешь? — спросил мокрый Афганец, появляясь на пороге.

Глаза Усача метали молнии, он протянул Афганцу скарабея.

— Что это такое, хотел бы я знать!

— Неужели тебе в самом деле нужны объяснения?

— Только не ты, Афганец! Такого не может быть!

— У каждого своя война, друг. Ты не знаешь одной маленькой подробности — мою семью уничтожил Египет, договорившись о торговле с нашими соперниками. Я поклялся, что отомщу, а горец не нарушает данной клятвы. Гиксосы помогли мне это сделать, Апопи поручил связаться с бунтовщиками, и мне это удалось. Я сумел расправиться с двумя фараонами. Гибель Секненра и Камоса — моя заслуга, и я горжусь этим. Кто еще из чужаков мог так преуспеть?

— Но ты же бился со мной рядом! Ты же рисковал головой! Ты убивал гиксосов!

— А как иначе я мог добиться безоглядного доверия? И до сих пор ни один человек не заподозрил меня. Но мои подвиги еще не окончены!

— Ты собрался убить Яхмоса!

— Нет, не Яхмоса, а Яххотеп. Она уничтожила царство гиксосов, а я уничтожу царицу в момент ее торжества, и Египет рассыплется в прах.

— Ты сошел с ума, Афганец!

— Ничего подобного. Я исполняю то, что мне поручено, и ничего больше. Мой владыка мертв, но он станет победителем в этой войне. Мне жаль, друг, ведь я по-прежнему восхищаюсь Яххотеп. Когда я увидел ее, мне даже показалось, что я в нее влюбился. Поэтому я щадил ее так долго. Слишком долго. Но я, как и ты, человек чести, я не могу уехать на родину, не исполнив своего обязательства. Как мне ни жаль, но я уничтожу Яххотеп. А сначала, мой друг, я убью тебя.

Мужчины схватились за кинжалы. Каждый из них знал, что впервые бьется с равным себе соперником.

Глаза в глаза, они медленно двигались по комнате, подстерегая счастливую возможность для удара и догадываясь, что первый же удар решит схватку.

Первым ударил Усач.

Он лишь оцарапал руку Афганца. Тот кошкой бросился на противника и повалил его на спину.

Лезвие Афганца коснулось шеи Усача, из которой тонкой струйкой потекла кровь.

— Жаль, — сказал Афганец. — Ты не должен был рыться у меня в кладовой. Я ценил тебя, мне было хорошо, когда в бою я чувствовал, что ты рядом.

Неожиданно Афганец выпрямился и сдавленно вскрикнул, словно почувствовал невыносимую боль.

Даже получив смертельный удар кинжалом от Кошечки, он успел бы еще перерезать Усачу горло. Но пощадил собрата по оружию. Глаза его заволокло смертной пеленой, и он повалился на пол.

— Я забыла сказать тебе, сколько надо принимать капель, — сказала Кошечка. — Слишком большая доза могла причинить большой вред.

Фараон Яхмос поставил на жертвенник серебряную ладью с колесами, похожими на колеса боевой колесницы. Она олицетворяла силу и путь бога Луны, покровителя Яххотеп.

Вместе со всеми Усач, которому Кошечка перевязала рану на шее, не сводил глаз с царицы Яххотеп, прекрасной, как восходящая заря. Красота этой шестидесятилетней женщины затмевала чары первых красавиц двора.

Усач успел все рассказать ей, и Яххотеп наконец была совершенно спокойна.

— Поклонимся царице Свободе, — провозгласил фараон Яхмос. — Ей мы обязаны жизнью, она воскресила страну, которую мы все вместе возрождаем.

В тишине, воцарившейся во дворе Карнакского храма, Яххотеп ощутила всю полноту народной любви.

Фараон приблизился к матери.

— Никогда на протяжении долгой истории Египта царица не получала наград за военные подвиги. Ты будешь первой, госпожа, и, надеюсь, последней, потому что само твое имя говорит о том, что после войны наступает мир. Пусть этот символ неустанной борьбы, которую ты вела против темных сил, будет свидетельством почтения и любви твоих подданных.

Яхмос передал Яххотеп золотую подвеску с тремя изящно сделанными оводами.

Весельчак Младший, Северный Ветер и Плутишка подумали одно и то же: нет на свете насекомого злее и неотвязнее. Но что, как не настойчивость Яххотеп, разрушило царство гиксосов?

— К тебе, мама, должна вернуться теперь верховная власть, — произнес фараон.

— Нет, сын мой. Тебе и только тебе предстоит основать новую династию и вернуть Египту процветание. Я же, как ты знаешь, дала обет: когда Египет обретет свободу, я буду жить под сенью храма. Этот счастливый для меня день настал.

Царица, сияя счастливой улыбкой, направилась к святилищу, где отныне она, Супруга бога, будет жить, осененная тайным светом Амона-Ра.