Карфаген атакует - Алексей Живой Страница 69

Вдалеке слышалась какая-то возня, шаги, приглушенный стук копыт. А вблизи кто-то шевелился, постанывая. Потом к звукам прибавились запахи. Здесь, в этом мире, было сыро и затхло.

Решив, что он еще не умер, Чайка попробовал пошевелиться и открыл глаза. Но тут же снова их закрыл — дикая боль обожгла грудь. Он вспомнил, как на него налетел римский всадник с копьем и сбил его с ног. На этом воспоминания заканчивались. Отлежавшись несколько минут, он снова пошевелился и понял, что, несмотря на боль, позвоночник цел и все ребра, вероятно, тоже.

«Значит, я в плену, — подумал Федор, все же стараясь осторожно оглядеться по сторонам и кое-как пошевелить руками, ощущавшими на себе невидимую тяжесть, — хорошо хоть вообще память не отшибло. Хотя бы помню, кто я такой».

Он полулежал на сырой земле, прислоненный к каменной стене подвала и прикованный к ней цепями за запястья. Доспехи и обувь с него сняли, оставив лишь исподнее, и, придя в себя, Федор стал ощущать мерзкую прохладу подземелья. Невеселое ему подвернулось место.

Подвал был достаточно большой, метров двадцати, но узкий, словно пенал. Напротив, под самыми сводами низкого потолка имелась пара узких зарешеченных щелей, сквозь которые едва пробивался свет. Федор смог рассмотреть только свои ноги и прикованного слева от него к стене изможденного человека. Все остальное тонуло в полумраке.

В паре метрах справа к стене оказался прикован второй узник, одетый в лохмотья. Он постанывал, то и дело теряя сознание. Невольно разглядывая его лицо, Федор на миг подумал, что где-то видел этого человека. Но где, не мог вспомнить. И кем тот был, солдатом или рабом, тоже.

В этот момент, помешав его мучительной борьбе с собственной памятью, в дальнему углу каземата открылась небольшая дверь, и в подвал проник римский солдат в боевом облачении. Неспешной походкой тюремщика, уверенного в своем превосходстве над жертвой, он приблизился к пленным и остановился в двух шагах, взявшись руками за кожаный пояс. За ним вошли еще двое.

Федор взглянул на тюремщика и обомлел — перед ним стоял не кто иной, как Тит Курион Делий, силач из манипулы кривоногогоКлавдия Пойдуса Грига.

Тит, похоже, тоже узнал пленника. Когда их взгляды встретились, Тит усмехнулся и процедил сквозь зубы:

— Ну, вот и встретились, medicus. [31]Давно я ждал этого дня.

И не говоря больше ни слова, носком тяжелого башмака въехал Федору в бок. Чайка взвыл от боли, буквально пронзившей все тело, но не потерял сознания, а лишь дернулся, изогнувшись и звякнув цепями.

— Тащите его наружу, — приказал Тит, — я поговорю с ним на солнышке. Пусть порадуется напоследок.

Конвоиры отцепили Федора от стены и поволокли во двор. Ухитрившись встать на ноги, пленный морпех едва тут же не упал — так кружилась голова. Силы покинули его, а ступни казались деревянными. Но кое-как, получая тычки в спину, он выбрался на свет.

Зажмурившись на пороге от яркого солнца, Федор снова остановился, однако еще один мощный пинок свалил его лицом на землю. Конвоиры подхватили обмякшее тело, подняли и прицепили, растянув за руки, к деревянному устройству, напомнившему Чайке одно из орудий пыток средневековой инквизиции.

Как он успел заметить, это был широкий брус с поперечной балкой, напоминавший крест, с той лишь разницей, что Федора не прибили к нему гвоздями, как римляне поступали с рабами, а приковали цепями. Ноги тоже приковали к специальным гнездам, а к лодыжкам и запястьям привязали веревки, тянувшиеся к небольшим барабанам. От них, в свою очередь, веревки продолжались к главному барабану с рычагом. Само устройство было установлено под наклоном, так что Федор полулежал. Он нашел это положение более удобным, чем в подземелье. Правда, «комфорт» сойдет на нет, когда солдаты начнут растягивать его на четыре стороны, желая испытать на разрыв мышцы, сухожилия и позвоночник.

— И где же ты, червяк, взял доспехи центуриона римской армии? — поинтересовался Тит, стоявший напротив, пока его подручные привязывали Федора к пыточной машине. — Поговаривали, что ты сбежал со службы. Подался в дальние края. Значит, ты — дезертир, а центуриона наверняка убил и теперь разгуливаешь в его доспехах. Вернее, служишь нашим врагам, переметнувшись к Ганнибалу. Ведь рядом с тобой нашли нескольких мертвых лучников его армии. Что скажешь?

Сам Тит, как заметил морпех, тоже носил доспехи центуриона. Причем Федору показалось, что Тит и все солдаты, увиденные им во дворе, не относятся к морским пехотинцам, а принадлежат, скорее, к обычным легионерам. Хотя на сто процентов он утверждать бы этого не стал, ведь их форма ничем не отличалась.

Эта мысль смутила Чайку, но иначе что бы тут Титу делать? Разве что морпехов Тарента снова отправили в район Генуи, и он сменил на посту убитого центуриона. Не зря же во время битвы у Треббии Федору показалось, что он видел убегающего Тита, но римлянин был тогда еще в ранге опциона. Если это так, то беглого морпеха скоро ждали встречи со своими прежними товарищами, чему он, признаться, совсем не радовался.

— Да ты, Тит, вроде поумнел за последнее время, — усмехнулся Федор, поглядывая по сторонам и решая не отпираться от дружбы с Ганнибалом. — Даже по службе продвинулся. Значит, у вас теперь совсем плохо с кадрами. Прошлый раз, когда я тебя видел в этих местах, ты был гораздо тупее.

По лицу Тита пробежала гримаса ненависти, но он сдержался, понимая, что совсем скоро поквитается с обидчиком за все. Федор удивился — раньше Тит непременно попытался бы его ударить. Видать, служба в армии его кое-чему научила.

Солдаты уже почти закончили привязывать Федора к пыточной машине.

— Кстати, — добавил Федор, пытаясь получить ответ на мучивший его вопрос, — там, в лагере у Треббии, я ведь тебя видел, когда ты бежал, как трусливая мышь, после нашей победы?

Силы понемногу возвращались в его тело, а с ними вернулось и желание позубоскалить. Тит не ответил, оставив Федора при своих сомнениях. Зато приблизился и с наслаждением съездил обездвиженного пленника кулаком по лицу. Голова откинулась в сторону, челюсть затрещала, по губе потекла алая струйка крови. Что ни говори, а избивать людей Тит Курион Делий умел всегда и делал это с особенной обстоятельностью, получая явное удовольствие.

— Тебе бы палачом служить, а не солдатом, — посоветовал Федор, сплюнув кровь изо рта.

— А я и служу, — неожиданно подтвердил Тит, махнув рукой в сторону возвышавшихся за его спиной построек. — Почти. Это легионная тюрьма, я сам сюда попросился, временно, пока нет боевых действий. Я ее охраняю со своей манипулой, а в свободное время собственноручно отправляю на тот свет врагов Рима. Это мое любимое занятие.

— Значит, я в тебе не ошибся, — с трудом выговорил Федор. — Надо было убить тебя раньше.

— Надо было, — кивнул Тит, ухмыльнувшись, — да поздно. Не повезло тебе, Федр Тертуллий Чайка.

Давно забытое имя резануло слух солдата Карфагена. Федор помрачнел, вспомнив вдруг, как произносила это имя Юлия: Чай-каа — по-своему, нараспев, приятно. Так никто больше его не произносил.