Революция. От битвы на реке Бойн до Ватерлоо - Питер Акройд Страница 69

Король потребовал, чтобы этому мятежнику и скандалисту, ведущему подрывную деятельность, помешали занять место в парламенте, в результате возникло множество споров о том, может ли преступник, пусть и приговоренный заочно, участвовать в общественной жизни страны. Вскоре Уилкс взял инициативу в свои руки и заявил, что он сдается властям и готов ожидать приговора в тюрьме суда королевской скамьи в Саутуарке. Тюрьма находилась рядом с пустырем под названием Сент-Джордж-Филдс, где стало собираться все больше и больше народа. Толпа разрасталась с такой скоростью, что 10 мая 1769 года правительство направило туда полк шотландских солдат для охраны общественного порядка. Когда солдаты по ошибке застрелили ни в чем не повинного прохожего, разразился бунт. Акт о бунтах (Riot Act) прошел второе чтение в парламенте, после чего было убито еще пять или шесть человек, среди которых «мистер Уильям Редберн, ткач, который был ранен в бедро и умер в лондонской больнице», и «Мэри Джеффс из городка под названием Сент-Сейвиор, которая продавала апельсины на улице Хеймаркет и скончалась на месте».

В июне на Уилкса был наложен штраф, и его заключили в тюрьму на двадцать два месяца по обвинению в клевете и подстрекательстве; впрочем, его заключение проходило в довольно комфортных условиях благодаря продуктам и деньгам, которые жертвовали Уилксу его состоятельные сторонники. Палата общин попыталась еще сильнее опозорить его, лишив места в парламенте от графства Мидлсекс, что вызвало единичные мятежи в Лондоне, а 2000 фригольдеров Мидлсекса намеревались повторно выдвинуть его кандидатуру на выборах в парламент. Далее началась самая настоящая политическая комедия: Уилкс снова беспрепятственно прошел в парламент, но был лишен мандата; он решил баллотироваться вновь, одержал победу, однако ее признали недействительной. Избиратели Мидлсекса в очередной раз отдали голоса Уилксу, однако его тут же исключили из предвыборной гонки на основании «невозможности быть избранным». Он пошел на выборы в пятый раз и вновь победил по избирательным бюллетеням, однако палата общин пригласила на его место его оппонента.

Весной следующего года Уилкса освободили из заключения под ликующие возгласы толпы, обращенные к народному герою, который проявил храбрость и изобретательность в нелегком деле противостояния властям. У Уилкса не было как таковой политической программы, и его едва ли можно назвать радикалом и тем более революционером. Уилкс обращался к тем ценностям, которые считались традиционными свободами народа, однако он ясно осознавал, какое влияние на происходившее могла оказать так называемая четвертая власть – пресса. Он дирижировал политическим сознанием нации, умело используя такие инструменты, как высмеивание, сатира и разоблачение. Он был символом непокорности и независимости. Когда Уилкс, будучи на свободе, набирал сторонников в Мидлсексе, один домовладелец сказал ему: «Я скорее проголосую за дьявола». – «Разумеется, – ответил Уилкс, – но если ваш приятель не пройдет, могу я рассчитывать на вашу поддержку?» Памятник Уилксу стоит сегодня в самом начале улицы Феттер-Лейн и является единственным памятником в Лондоне, страдающим косоглазием.

Власть печатных СМИ неуклонно росла. В середине XVIII века укрепилось понимание важности непредвзятого общественного мнения, выразителем которого была пресса. Газета Morning Chronicle была основана в 1770 году, а Morning Post – двумя годами позднее; к 1777 году в Лондоне издавалось уже 17 газет, семь из которых выходили ежедневно. Год спустя газета Sunday Monitor стала первым воскресным периодическим изданием в Англии.

Как бы то ни было, XVIII век был великой эпохой политических волнений. Постепенное угасание графа Чатама привело к снятию его с должности осенью 1768 года, при этом позиции герцога Графтона укрепились. Именно ему выпало руководить правительством во время мятежей в поддержку Уилкса и американского налогового бунта, однако он не был прирожденным лидером, и ему приходилось нелегко в эпоху мятежей, петиций и газетных насмешек.

Настоящую сенсацию произвел в прессе один анонимный автор. В периодических изданиях внезапно появился корреспондент, пишущий под псевдонимом Джуниус. У него был талант к грубым шуткам и резким оскорблениям, однако всеобщее возбуждение вызывала именно его анонимность. По словам Сэмюэла Джонсона, «пока он ходит, словно Джек – покоритель великанов, окутанный плащом тьмы, он может без особых усилий натворить немало бед». Возможно, это был министр или экс-министр, исподтишка раскрывавший государственные секреты? Его очерки печатались в газете Public Advertiser с 1769 по 1772 год, то есть в разгар дела Уилкса. Анонимный корреспондент приложил немало усилий, чтобы разжечь пламя общественного негодования. Герцог Графтон, по его описанию, был «редкостным трусливым деспотом», который «растерял всякое человеческое достоинство», а король – «самым злонамеренным и подлым человеком во всем королевстве». Мать короля Августа Саксен-Готская получила прозвище «демон раздоров», который «в приступе пророческой злобы наблюдает за делом рук своих». Когда она умирала от рака, Джуниус писал, что «ничто не поможет ей выжить, кроме разве что жуткой выжимки из жаб. Подобный пример божественной справедливости обратит в веру даже атеиста». В этих очерках соединялись мрачность и натуралистичность, боль и злость, отлично дополняя моду на политические карикатуры Джеймса Гилрея и других художников 1780-х годов.

Их рисунки обнажали мир ужаса и деградации: политические фигуры Вестминстера, где всем будто правил корыстолюбивый Сизиф, были искажены, обезображены и непропорциональны; огромные обвислые зады исторгали экскременты, а все участники происходящего изображались согбенными уродцами. Так называемые государственные деятели истекали слюной, любуясь своими трофеями, а публика мочилась от возбуждения или страха. Глядя на карикатуры того периода, можно было буквально почувствовать зловонное дыхание их персонажей. Политические оппоненты уничтожали друг друга громом высвобождаемых газов, щедро сдобренных экскрементами или рвотными массами, с которыми выходили их алчность или яд, образуя неудержимый поток омерзительной жижи. На одной карикатуре изображен политик, на голове которого покоится ночной горшок с мочой, а на другой бюрократ предвкушает порку. В этом иллюстрированном мире царила полная деградация, которую в прошлых столетиях было просто невозможно себе представить, за исключением, пожалуй, обезьян и других персонажей, оживлявших поля средневековых манускриптов (маргиналии). Такова была традиция скабрезного и фривольного английского юмора, доведенного до крайнего абсурда. В реальном мире кипели свои страсти. Герцог Графтон предложил должность лорд-канцлера Чарльзу Йорку; Йорк принял предложение, однако, не сумев справиться с тревогой, перерезал себе горло.

Эпоха мятежей усугублялась шумихой вокруг дела Уилкса и непокорностью американских бунтовщиков. Народное недовольство витало в воздухе. В 1769 году Бенджамин Франклин писал: «В этой стране в течение одного года я был свидетелем бунтов из-за зерна; бунтов из-за выборов; бунтов из-за работных домов; бунтов шахтеров, бунтов ткачей, бунтов возчиков угля, бунтов лесорубов; при мне происходили бунты сторонников Уилкса; бунты председателей правительства; бунты контрабандистов, в ходе которых были убиты служащие таможни и сборщики акцизов из-за того, что вооруженные суда короля палили по ним». За год до этого в Дептфорде, в Ньюкасле и других крупных портах мятеж подняли торговцы-мореходы, а в Саутуарке, требуя повышения жалованья, на митинг вышли шляпники. Еще годом ранее страну сотрясали голодные бунты, мародерство и народные волнения.