Константин Павлович. Корона за любовь - Зинаида Чиркова Страница 68

Тысячи блесток кинуло солнце на широкую полноводную реку Неман. Лучи его отражались и в дощатых павильонах, устроенных на самой середине, и в омывавших мостки лёгких волнах. Глаза слепило от яркости июньского дня, от сквозной панорамы водной глади, широкой полосы полей за рекой и синеющей вдали кромки лесных массивов.

Константин стоял рядом с Александром у самого берега и взволнованно следил за выражением лица императора.

Странное сооружение на середине реки, установленное за несколько дней перед этим торжественным днём, приковывало все взгляды русской гвардии, охранявшей русского императора.

На противоположном берегу Немана в строгом порядке выстроились французские войска, сверкая на солнце белыми лосинами, золотыми эполетами, примкнутыми штыками и начищенными ботфортами.

Целый лес штыков ровнёхонько, словно по линеечке, солдатских строев, вытянувшихся в длинный ряд по берегу, наводили на мысль о военном спектакле, устроенном в честь двух императоров, сошедшихся по обе стороны реки.

Громадный паром, удерживаемый на самой середине реки, венчали два сооружения, над одним из которых развевался французский флаг, а на другом угрюмо глядел в воду золотой двуглавый орёл.

Долго и нудно обсуждали парламентёры условия встречи двух императоров, долго строили это невиданное сооружение прямо на середине реки солдаты союзных армий и французы. Но вот всё готово, теперь осталось только увидеть, как два полководца, два повелителя спустятся на этот дощатый паром, сойдутся в приветственном шаге и начнут переговоры.

Константин ещё раз кинул взгляд на Александра. Как он был красив, его родной старший брат! Белые лосины туго обтягивали его стройные длинные ноги, золотые эполеты венчали широкие, слегка сутулые плечи, исправляя эту оплошность природы, широкая грудь блистала орденами и перетянутой голубой андреевской лентой, а на щеках, белых и почти прозрачных, горел пятнами волнующий румянец, лишь он и выдавал волнение Александра, но Константин понимал, что творилось в душе у брата. Он был вынужден пойти на эту оскорбительную для его чести встречу, он, едва не погибший в кровавой каше Аустерлица, он, признавший за корсиканцем силу и талант полководца. Какое, должно быть, унижение испытывал он, глядя на паром, который должен был стать свидетелем соглашения с нищим корсиканцем, волею судьбы ставшим императором Франции.

Ах, как жалел Константин, что не дожил до этих битв Суворов! Уж он не дал бы торжествовать Наполеону, он бы не пожалел сил и энергии, чтобы разбить его. А старый полководец Голенищев-Кутузов придерживался устарелой прусской тактики, отводил и отводил войска от решающего сражения, понимая, что численное преимущество на стороне французов и отлично сознавая, сколь ненадёжны союзники. Константин и сам это хорошо знал. Ну да бог с ними. Александр правильно решил заключить перемирие с Наполеоном, а потом и мир. Константин потратил немало сил, чтобы убедить брата в этой необходимости.

Свита следовала за Александром по пятам. Он ступил на дощатый настил помоста и приостановился. Константин встал прямо за спиной у брата и отлично видел, как быстро и суетливо приближался к нему Наполеон, также сопровождаемый большой, залитой золотом свитой.

Они шагнули навстречу друг другу и вдруг заключили друг друга в объятия.

— Почему мы воюем?! — вскричал Наполеон.

Константин зорко смотрел на двух великих людей своего времени.

Как они непохожи! Александр чуть ли не на голову выше Наполеона. Рослый, стройный, красивый, белокожий, румянолицый, он был необычайно Эффектен по сравнению с императором французов. Константин сразу отметил длинную спину и короткие ноги корсиканца, его толстые ляжки, тоже обтянутые белыми лосинами, его громадные, вовсе не по росту, ступни, обутые в грубые ботфорты, напомаженную чёрную голову. Но, взглянув в глаза Наполеона, он был поражён огнём, горевшим в его глазах, выражавших восхищение, восторг, радость.

«Как ему не радоваться, — неприязненно подумал вдруг Константин, — такая великая держава, и на коленях перед ним, жалким корсиканцем, возложившим на себя императорскую корону на плечах французов, мечтавших о свободе, равенстве и братстве. Такой могущественный русский император просит мира у него. Да он же просто урод!» — так и хотелось воскликнуть Константину прямо в лица золототканых генералов, окружавших двух императоров. Но все так внимательно вглядывались в их лица, так жадно ловили каждое их слово, что глубокая тишина окружала огромный паром, и только тихий плеск воды о дощатый настил нарушал эту благоговейную тишину.

Слегка приобняв друг друга за талии, высокий, слегка горбившийся от необычного роста своего вчерашнего неприятеля, а сегодня восторженного почитателя Александр и низенький Наполеон прошли в павильон, приготовленный для их разговора. Свита, и та, и другая, остались вне стен павильона, жадно прислушиваясь к словам, которые могли сказать друг другу два императора, но толстые стены не пропускали ни единого звука.