Бомарше - Рене де Кастр Страница 68

«Бумаги, хранящиеся д’Эоном как у лорда Феррерса, так и у него самого, будут переданы Бомарше с тем, чтобы тот доставил их королю Франции.

Кавалер д’Эон отказывается от любых преследований, в том числе и судебных, семейства де Герши, покончив с этим окончательно и бесповоротно.

Барышня де Бомон признает, что по воле своих родителей она до сих пор жила под чуждым ей мужским обличьем, и отныне, дабы положить конец этому двусмысленному положению, вновь станет носить женское платье и больше никогда от этого не откажется, за что ей будет позволено вернуться во Францию. Как только это условие будет выполнено, она получит пожизненную ренту в размере 12 тысяч ливров, а все ее долги, наделанные ею в Лондоне, будут оплачены. Учитывая ее ратные заслуги, ей разрешается носить крест Святого Людовика на женском платье и выделяется 2000 экю для приобретения женского гардероба, вся же мужская одежда будет у нее изъята, дабы не будить желания вновь ею воспользоваться».

Таковы основные положения документа, одобренного Людовиком XVI. Это единственный случай в истории, когда мужчине предписывалось до конца жизни носить женское платье.

Удивительно, что, соглашаясь на это, д’Эон не потребовал медицинского освидетельствования, а коли он этого не сделал, значит, такое решение его устраивало. После заключения этого договора Бомарше стал говорить о д’Эоне только в женском роде, называя его не иначе как «моя дорогая кавалерша».

Возможно, из-за практических неудобств, связанных с его превращением в женщину, д’Эон в течение двух лет отказывался появляться в юбке на людях, но в мыслях он сразу же перестроился на новый лад и стал вести себя как женщина: графу де Брогли написал, что он девица, напропалую кокетничал с Бомарше, разыгрывая безумную любовь к нему, называя своим освободителем и подписывая послания к нему «ваша драгуночка».

Бомарше, судя по всему, включился в эту игру. «Все говорят, что эта девица без ума от меня, — писал он Верженну. — Она считает, что я пренебрег ею, а женщины не прощают подобного оскорбления. Я вовсе не пренебрегал ею, но, черт побери, разве можно было представить себе, что для того, чтобы угодить королю в этом деле, мне придется превратиться в воздыхателя драгунского капитана! Это приключение кажется мне столь потешным, что мне стоит огромного труда преисполниться серьезности, чтобы закончить должным образом свое послание».

Это письмо свидетельствует о том, что д’Эону не удалось-таки провести Бомарше, хотя шевалье и называл его дураком, олухом и подмастерьем часовщика, возомнившим, что, по счастливой случайности, он изобрел вечный двигатель; именно так характеризовал его д’Эон в своих письмах к Верженну после того, как Бомарше пригрозил, что заставит его продать всю мужскую одежду. А Пьер Огюстен то ли в силу своей галантности, то ли с иронией писал министру иностранных дел, снисходительно прощая эту ругань: «Она женщина, причем попавшая в ужасную компанию, я от всего сердца прощаю ее; она женщина, и этим все сказано».

Любопытно, что пари, заключенное в Лондоне по поводу пола д’Эона, рассматривалось в суде, который, приняв во внимание вердикт Людовика XVI, объявил победителями тех, кто считал и шевалье женщиной.

Пережив массу неприятностей из-за всех этих споров, д’Эон согласился выполнить условия сделки: 13 августа 1777 года он покинул Англию и отправился в Версаль, но проделал весь путь в мундире драгуна. Он попытался убедить Верженна пересмотреть их договор, но министр и король были неумолимы, и 27 августа 1777 года Людовик XVI издал специальный указ, на котором также стояла подпись Верженна, запрещавший д’Эону носить другую одежду, кроме женской.

Мария Антуанетта предоставила в распоряжение барышни д’Эон свою личную портниху мадемуазель Бертен, которая изготовила для нее роскошные туалеты. И вот 28 сентября 1777 года мадемуазель д’Эон, в черном платье с огромными фижмами и в женском парике с кружевной наколкой, на высоких каблуках, прибыла во дворец, чтобы выразить свое почтение королю и королеве.

Во всех мемуарах того времени нашлось место для рассказа о посещении кавалершей д’Эон великого Вольтера. Это произошло 13 мая 1777 года, то есть в последний приезд фернейского старца в Париж. «Я непременно хочу рассказать вам об одном чудовище, — писал Вольтер д’Аржанталю, экс-любовнику Адрианны Лекуврер, — речь об этом двуполом существе, что ни мужчина, ни женщина. Не думаю, что вы стали бы его другом, будь он мужчиной, или его любовником, будь он женщиной. Вся эта история вызывает у меня искреннее недоумение: я не могу понять ни самого д’Эона, ни прежнего министра, ни тех шагов, что предпринимал Людовик XV, ни тех, что предпринимаются сейчас; я ничего не понимаю в этом мире».

Кавалер д’Эон прожил еще тридцать три года, и все эти тридцать три года он носил женское платье. Он не отказался от него даже после смерти Людовика XVI, даровавшей ему возможность носить мужскую одежду, что говорит о том, что шевалье сжился со своим новым обликом. Современные психиатры вряд ли бы удивились так же, как удивились врачи того времени, когда при патологоанатомическом осмотре, произведенном в 1810 году, оказалось, что д’Эон нормально сложенный мужчина.

Последний отголосок скандала между барышней д’Эон и Бомарше нашел отражение в письме от 20 января 1778 года, отправленном экс-кавалером Верженну:

«Пока Пьер Огюстен Карон де Бомарше довольствовался тем, что рассказывал мне в Англии, как позаботится обо мне во Франции, я писала о нем только хорошее. Когда же я поняла, что единственная его цель облапошить меня и составить себе состояние, заключая пари по поводу моего пола, я вынуждена, после семи месяцев терпеливого молчания, высказаться о нем плохо. Сейчас, когда, подчинившись приказу короля, я вновь оделась в женское платье, сегодня, когда, живя в тиши и покое в одеянии весталок, я полностью забыла и Карона, и его лодку, я пришла в неописуемое изумление, получив послание этого самого г-на Карона, к которому приложена заверенная копия письма, адресованного, по его словам, вам, и ваш на него ответ… Неужто правда, что г-н де Бомарше, который не смог заставить меня совершить бесчестный поступок, помогая ему одержать верх в споре о моей половой принадлежности, распустил по всему Парижу слухи о том, что он женится на мне? Да одно его имя — лучшее средство для того, чтобы отвратить от мыслей о брачном ложе… Я вовсе не собираюсь компрометировать г-на Бомарше, но если меня вынудят к этому, то мы еще посмотрим, на чьей стороне будут любители посмеяться… Прекрасное знание того, как вел себя г-н де Бомарше в прошлом, вынуждает меня, помимо моего желания, определить его в разряд тех людей, чья ненависть ко мне дает мне право на самоуважение…»

Особую пикантность этому длинному письму, целью которого было выставить Бомарше непорядочным и бесчестным человеком, придавало то, что написано оно было, во-первых, далеко не безупречной личностью, а во-вторых, в тот момент, когда судьба наконец повернулась лицом к человеку, которого автор письма пытался очернить. Помимо всего прочего, кавалерша д’Эон обзывала Бомарше фигляром и плебеем, годным лишь на то, чтобы заводить часы. Но все ее старания очернить Бомарше оказались напрасными.