Блистательный Химьяр и плиссировка юбок - Лев Минц Страница 67

Итак, евреи бывают разные: просто живущие в какой-то стране и составляющие этническую группу — в общих рамках еврейства, разумеется. Такая группа возникает — иной раз из самых разных составляющих — в стране, где евреи живут много веков (или хотя бы несколько). И не только живут, но представляют собой языковую общность, имеют свои специфические обычаи, фольклор и деятелей своей (именно своей!) истории.

Конечно же, польские евреи с этой точки зрения — типичнейшая и крупнейшая группа еврейства. Чего там долго доказывать! А русские евреи? Они как раз польские евреи и есть: ибо откуда в Россию евреи попали? Если только, конечно, они не литвакес, то есть йидн фун лите. Как вы помните еврейскую географию, вся Восточная Европа была или Литэ (Литва), или Пэйл (Польша). И в общем, можно сказать, что до самого конца позапрошлого века никакой разницы в именах — да и во всем прочем — не было. Но уже в прошлом веке начали появляться «образованны», старавшиеся говорить в обществе, а то и дома по-польски и никак не соглашавшиеся на такие имена, как, скажем, Иче-Мейер — этот символ пейсатого, бородатого носителя лапсердака и кипы. Тогда среди этих «почти европейцев» и распространились имена, принятые в христианской среде, но все же нейтральные: Адам, Хенрик, Люциан, Софья, Барбара (что в уменьшительной форме вообще Бася — прямо как аф идиш!). Но даже самые яростные ревнители своей «польскости» не принимали имен подчеркнуто польских или ярко католических. То есть Збигневов, Мечиславов (вообще почти никаких имен с окончанием на «-слав»), Кристин, Данут среди трехмиллионной массы польского еврейства было, скажем прямо, очень мало.

Но где теперь те 3 000 000 польских евреев? Скажем сразу: отнюдь не все погибли, но сохранились не в Польше, а потому и разговор о них в других частях нашего повествования. Осталось евреев в Польше так мало, что и говорить-то «осталось» не приходится…

Но прежде чем, дорогой читатель, мы перейдем к еврейским этническим и субэтническим группам к западу от Польши, нам следует четко усвоить и запомнить одну вещь, я бы даже сказал, аксиому. Она гласит: «Сколь велико бы ни было еврейское население той или иной страны, сколь своеобразна ни была бы эта группа, она всегда мала по сравнению с пришельцами из двух великих стран (имеются в виду, естественно, Пейл ун Литэ)».

Чехия тут — не исключение. Еврейская община Чехии и особенно Праги — одна из старейших и достойнейших в мире. Входить в гражданское общество чешские евреи начали со второй половины XIX века и тогда же перешли по большей части на немецкий язык (что, кстати, сильно раздражало пробудившееся чешское национальное самосознание). И внешние имена звучали по-немецки. Вспомните, Кафка был Францем, а не Франтишеком — это чешский эквивалент немецкого Франц; фельдкурата Каца из бессмертного «Швейка» звали Отто. Почему-то очень пришлись по вкусу эмансипирующимся евреям имена Мориц и Изидор, и в чешских анекдотах евреев всегда звали Мориц Кон (Kohn) и Изидор — тот, правда, мог иметь по-чешски звучащую фамилию Роубичек. (То есть она звучит по-чешски для всех, кроме чехов.)

Однако количество евреев, так сказать, исконно местного розлива не шло ни в какое сравнение с потомками тех, кто хлынул в столичный (третий столичный в Австро-Венгрии) город Прагу из Галиции и Подкарпатской Руси: то есть все из той же Польши, по еврейской географии — фун Пейл.

А с ними пришли и те имена и фамилии, которые звучат для нас по-еврейски.

Своеобразие и авторитет пражской (и всей чешской) еврейской общины были таковы, что пришельцы почти сразу стали местным евреям подражать. И вчерашний Ицхок становился тем самым Изидором, а Мойше — именно Морицем. Чем, естественно, набор имен отнюдь не ограничивался…

Уже перед провозглашением независимой Чехословакии в 1918 году сформировался достаточно обширный круг евреев, которые в обществе, а зачастую и дома стали говорить по-чешски, тем самым подчеркивая свою лояльность к национальным стремлениям основной нации.

Само собой, что в независимой стране этот круг расширился. И, естественно, внешние имена зазвучали в чешском варианте. Георг стал Иржи (это и есть по-чешски Георг и Юрий, что, как известно, одно и то же имя); Франц стал Франтишеком, Мориц — Моржицем, Йоганн — Яном и т. д. Этому способствовало то, что в чешском языке принято переводить имена: к примеру, верный соратник Маркса (Карела Маркса!) Фридрих Энгельс именуется Бедржихом Энгельсом и даже английский король, который вообще-то Джордж, а у нас — Георг, носит имя Иржи.

При этом даже самые ура-патриоты из чешских евреев все-таки избегали (и, кажется, избегают) подчеркнуто чешских имен, не имеющих аналогий в европейских языках.

То есть: ни Цтибора, ни Честмира, ни Борживоя, а Ярославы и Станиславы — очень редки.

Вспомните: много ли у нас вы видели евреев по имени, скажем, Добрыня Моисеевич Коган? На это даже писатель Петляев не пошел бы со «своим парнем Ваней Петляевым»!

Но все же иногда, да и встретится Станислав Гутман. Но не часто.

Среди фамилий чешских евреев, кроме обычного еврейского набора из Коганов (Конов), Кацев и Бродских, довольно часто встречаются такие, как Ледерер, Кригель, Гольдштюккер, Гинзбург. А по-чешски звучат Роубичек, Комарек и еще довольно много других.

Еще до войны среди евреев — особенно пражских и брненских — держался немецкий язык (и, кстати, считался одним из лучших немецких наречий!). Но после войны его как водой смыло.

Но все-таки Франц Кафка, хотя и именовался в чехословацких документах Франтишеком, писал по-немецки. И Макс Брод. И Эгон-Эрвин Киш. А редакция одной из наиболее читаемых немецкоязычных газет «Прагер Тагеблатт», где Киш работал, состояла сплошь из евреев. Среди несколько оппозиционных к гитлеровскому режиму немецких интеллигентов считалось очень престижным читать «Прагер Тагеблатт»; потом подписка на нее в Германии была запрещена. Но приехав в Прагу туристом, можно было не только отведать пражских сосисок и ветчины — в Германии перед самой войной это уже стало дефицитом — но и, сев в кафе, раскрыть «Прагер Тагеблатт». Конечно, только в таких местах, где не могли застукать активисты — земляки и из местных немцев-нацистов.

Тем не менее большинство детей из еврейских семей уже ходили в чешские гимназии. Очень популярны были в стране поэт Иржи Ортен, погибший впоследствии в лагере Терезин, и писатель-юморист Карел Полачек. Тот ухитрился издаваться даже при оккупации — под любезно одолженной фамилией друга-арийца.

Фамилия Полачек (и другая форма: Полак) звучит для чехов почти как Рабинович в России. В анекдотах там часто фигурирует пани Полачек (или Полак). Чтобы понять юмор ситуации, надо помнить, что по-чешски к любой женской фамилии (даже иностранной!) добавляется окончание «-ова»: к примеру, президент Клинтон и пани Клинтонова; президент Путин и пани Путинова (а был бы наш президент Ивановым, так супруга стала бы в чешской печати Ивановова). Как же надо было не знать чешского языка, чтобы назвать себя «пани Полачек»! (Вроде Анна Петровна Иванов.)

Боюсь, что этот анекдотический факт лучше ученых исследований показывает ситуацию чешского еврейства, не вовремя попавшего между двух стульев. А то и жерновов…