Беглый огонь! Записки немецкого артиллериста 1940-1945 - Вильгельм Липпих Страница 67

Начиная с самого конца войны у меня не было никакого контакта с моими однополчанами из 58-й пехотной дивизии, за исключением моего последнего полкового командира Вернера Эбелинга, который в послевоенной Германии стал генералом бундесвера. Надо сказать, что в те годы лишь немногие стремились сделать себе карьеру в армии.

В сегодняшней Германии мало кто из молодых людей хочет применить свои таланты на военном поприще, в армию идут служить нехотя. В годы моей юности на солдат смотрели с уважением. Гуляя по улицам, можно было встретить немало людей в военной форме. Современным немецким солдатам не хватает подобного уважения, не удивительно, что, выходя из казармы в увольнение, они спешат переодеться в штатское. На мой взгляд, нынешние американцы настроены гораздо более патриотично, нежели немцы, причем они не стесняются демонстрировать свой патриотизм — как то было и в Германии в 1930–1940-е годы двадцатого века.

Оглядываясь назад, я полагаю, что толчком ко Второй мировой войне послужили жесткие условия Версальского договора, положившего конец Первой мировой. Несмотря на это, союзники совершили ту же ошибку и после окончания Второй мировой войны, когда поделили Германию, а также отрезали от нее такие важные сельскохозяйственные области, как Восточная Пруссия, Померания, Силезия и восточный Бранденбург.

Хотя Восточная и Западная Германия в конце концов воссоединились, трагическая судьба людей, которые были вынуждены покинуть эти бывшие немецкие провинции, до сих пор остается как бы в тени, поскольку обычно вспоминают лишь преступления Гитлера. А ведь в буквальном смысле миллионы людей были изгнаны из родного дома, превратились в беженцев. По сравнению с теми трудностями, какие переживала после войны моя собственная семья, участь этих людей была куда страшнее. Так что последствия войны до сих пор дают о себе знать.

История последних шести десятков лет пошла совсем по иному пути, нежели я предполагал. После того как мы с женой эмигрировали, Западная Германия довольно быстро вернула себе экономическую мощь, что я объясняю двумя причинами. Во-первых, сами немцы были настроены решительно, стремясь поскорее поднять страну из руин. Видя народный энтузиазм, предприниматели и профсоюзы вместе взялись за подъем экономики. Во-вторых, план Маршалла обеспечил необходимые финансовые ресурсы, что также способствовало ускорению этого процесса. И хотя я ни разу не пожалел о том, что эмигрировал, я тем не менее уверен, что останься я на родине, то нашел бы своим знаниям достойное применение.

Лишь с окончанием Второй мировой войны и началом «холодной войны» немцы стали воспринимать друг друга как жителей Восточной и Западной Германии. А вот западные страны и Россия всегда воспринимались ими по-разному. До войны немцы, с одной стороны, чувствовали себя исключенными из числа развитых западных стран, с другой — ощущали свое культурное превосходство над Советским Союзом.

Вслед за национальным поражением большинство жителей Западной Германии начали ощущать себе полноправными членами западноевропейского сообщества. С одной стороны, они понимали исходившую от СССР угрозу, с другой — переняли более либеральную культуру, что сделало их похожими на другие западноевропейские страны. Вступление в Европейский Союз способствовало укреплению авторитета Германии и также ее собственному восприятию себя как страны западной. Возможно, именно этот процесс интеграции частично объясняет, почему после Второй мировой войны — в отличие от Первой мировой, когда она оказалась в изоляции, — Германия довольно легко смирилась с территориальными потерями.

Мой личный опыт двенадцати лет жизни в условиях диктаторского нацистского режима, а также опыт моей семьи, какое-то время жившей под властью коммунистов Восточной Германии, дает мне основание полагать, что все диктаторские режимы одинаковы, независимо от расхождений в идеологии. Все они готовы на любую жесткость, лишь бы только удержаться у власти. В этом стремлении подчинить себе людей они в первую очередь используют прессу, поскольку та обладает огромным влиянием на человеческие умы, особенно если правительство запрещает высказывать альтернативную точку зрения.

Признаюсь честно, со временем у меня появилось больше вопросов, нежели ответов, и я до известной степени проникся циничным отношением к власти. Мне стало известно о гитлеровском режиме многое такое, чего я не знал раньше, во время войны. Когда я прочел про концлагеря и другие преступления нацистов, это открыло мне глаза на темные стороны нацистского режима.

Теперь мне понятно, почему нацистская пропаганда против евреев была столь эффективна в том, что касается полного безразличия немцев к судьбе этого народа. В то время я нередко задавался вопросом, справедливо ли, что евреи теряют свои магазины или почему их изгоняют с той или иной территории, однако скажу честно, я не слишком задумывался о том, какова их дальнейшая судьба. Если не считать еврейских погромов Хрустальной ночи, лично я ничего не знал о жертвах гонений на евреев.

Хотя я знал, что нацисты сажают за решетку противников режима, в том числе евреев, я понятия не имел, куда отправляют этих людей и что потом происходит с ними. Некоторые из них возвращались из заключения, из чего напрашивался вывод, что и другие, отсидев положенный срок, также в конце концов будут выпущены на свободу. Разумеется, вслух эти вопросы никогда не обсуждались.

Если бы граждане Германии тогда узнали о массовом истреблении в концлагерях евреев и людей других национальностей, полагаю, это моментально вызвало бы антинацистские настроения. Для большинства немцев массовые убийства людей — это нечто немыслимое, не говоря о том, что это было совершенно неприемлемо с точки зрения морали. То были гнусные преступления, совершенные фанатиками-расистами.

Когда я задумываюсь о том, какие страдания выпали на долю мирного населения Советского Союза во время войны, я вижу в этом трагедию военного времени. Голод жителей блокадного Ленинграда — явление того же порядка, что и гибель мирного населения Германии под бомбами союзников. Мы сражались не против русских людей, мы сражались против коммунистического режима точно так же, как союзники воевали не против немцев, а против нацистов. Увы, жертвами войны часто становятся ни в чем не повинные люди, и мое сердце переполнено скорбью.

Какие бы подозрения мы ни испытывали в глубине души по поводу нацистов и их политики, я сражался, будучи оптимистично настроенным в отношении послевоенного будущего моей страны. Увы, для Гитлера с его безумными планами построения в Европе арийской утопии мы были не более чем подопытными животными.

Когда американцы оглядываются назад, на военные годы, важно, чтобы они поняли, почему многие немцы с такой готовностью шли в бой и даже были готовы пожертвовать собой. В моей книге я пытался донести до читателей, почему так происходило, — мы были готовы рисковать собственными жизнями из любви к родине, а также из чувства долга по отношению к ней, тем более что мы пребывали в уверенности, что этой войны было невозможно избежать.

Хотя теперь мне понятно, что нацистская пропаганда ловко манипулировала общественным мнением, но тогда мы искренне верили, что Запад пытается заставить нас выполнять условия несправедливого договора, навязанного нам в Версале, в то время как коммунистическое правительство Советского Союза представляло смертельную угрозу не только Германии, но и всей европейской цивилизации. Ни один известный мне немецкий солдат не был предан нацистскому режиму и не разделял расистских взглядов нацистов, хотя в ту пору мы сами это еще толком не понимали.