КГБ и власть - Филипп Бобков Страница 67

На заседании бюро Рощин не стал каяться, однако сказал, что, видимо, переборщил, ибо, откровенно говоря’, не так уж хорошо знаком с тем, что происходит в Чехословакии. И тогда слово взял товарищ из парткома, предупреждавший Рощина:

— Конечно, Рощина следовало исключить из партии, но хочу объяснить, почему мы на это не пошли. Нам не безразлично, кто он, как воспитывался, как жил. Он родился в революционной семье, в институте был секретарем комсомольской организации. Но главное не в этом. Главное для писателя не то, что он говорит, порой сгоряча или в пылу спора, а то, что он пишет. Вот в моих руках только что вышедшая книга его рассказов. В ней немало говорится о негативных сторонах нашей жизни, но пишет об этом Рощин не со злорадством, а с болью. Книга талантливая. И мы не считаем нужным душить талант.

Райком согласился с решением парткома. Как известно, Рощин стал одним из ведущих наших драматургов. Спектакли по его пьесам годами не сходят со сцен театров. Не знаю, как сложилась бы судьба этого одаренного человека, если вышеописанный эпизод принял бы другой оборот. Одно я знаю точно: никакого отношения к обеим историям КГБ не имел, хотя досужие сплетники вроде я. изо всех сил распространяли слухи: «Это очередная жертва КГБ» (о Свирском) и «Поражение КГБ» (о Рощине). Так рождались и распространялись легенды о деятельности 5-го Управления.

Должен заметить, партийные и общественные организации, как правило, обходили своим вниманием нестандартные ситуации, где их участие было крайне необходимо. А если вмешивались, то прибегали к крайним мерам, которые не приносили ничего, кроме вреда. Так было в истории со Свирским, альманахом «Метрополь» и во многих других случаях. А иной раз шли и вовсе на позорные акции, до которых даже додуматься непросто. Об одной из таких историй не могу не рассказать. В свое время о ней много писали и говорили, но я приведу некоторые малоизвестные детали.

В один из воскресных дней мне позвонил дежурный по 5-му Управлению В. И. Бетеев и буквально огорошил: в районе Беляево бульдозеры сносят выставку картин художников-модернистов. Я спросил, что он предпринял.

— Направил группу сотрудников спасать картины.

Я настолько был потрясен, что только и смог сказать:

— Позаботьтесь о художниках!

В памяти еще жив был разгром художественной выставки в Манеже, который учинил Н. С. Хрущев. Эта история уже не раз была подробно описана, но мало кто знает, как группа сотрудников 5-го Управления вместе с работниками выставки до глубокой ночи собирала сброшенные на пол картины, которые сочли недостойными советского зрителя. Запомнился поднятый с пола прекрасный портрет девушки-киргизки. Откровенно говоря, я и сейчас гоню от себя воспоминания об этом жутком погроме, чтобы не растравлять душу.

И вот новое дело: выставку картин бульдозерами сносят… Тут мало что спасешь!

Самая страшная беда была не в том, что Хрущев плохо разбирался в изобразительном искусстве, так же как и в литературе. В конце концов, глава государства необязательно должен быть знатоком в области культуры, хотя это весьма желательно. Трагедия в Манеже явилась демонстрацией грубого вмешательства главы государства в ту область, где он был абсолютно некомпетентен, однако оценки свои давал, точно специалист высокого класса. Он позволял себе поучать профессионалов и судил о том, что надо и чего не надо народу, что наш народ поймет, а чего не поймет.

В Беляево скоро все выяснилось. Указание снести выставку бульдозерами поступило из Черемушкинского райкома партии, секретарем которого был в то время Б. Н. Чаплин. Этот дикий вандализм остановили, но немало картин было безнадежно погублено.

В чем были корни такого произвола? В 60—70-х годах резко обострилась борьба между различными школами и направлениями в изобразительном искусстве. Против художников, стоявших на позициях социалистического реализма, велись атаки и справа и слева. Не берусь судить о достоинствах тех или других, мне лично нравились многие талантливые картины, независимо от того, к каким школам они принадлежали, и я с удовольствием посещал мастерские художников разных направлений.

Вспоминаю встречи с мастерами изобразительного искусства, интересные беседы, когда художники посвящали меня в тайны своих замыслов или раскрыла-ли смысл художественных образов, запечатленных на полотне. Однако не скрою, симпатии мои больше склонялись к творчеству традиционалистов, реалистические произведения были внутренне ближе и доступнее для меня, да, кажется, не только для меня.

В соперничестве художественных школ КГБ, конечно, не следовало выступать в качестве арбитра. Однако были обстоятельства, которые заставляли нас иногда появляться на этой арене. Ведь и здесь Запад пользовался малейшей возможностью подогреть страсти и оказывал представителям авангардных направлений как моральную, так и материальную поддержку. Картины художников-модернистов, нередко слабые, скупались оптом и в розницу. Вокруг их имен создавался бум. Конечно же, немедленно вызывавший ответную реакцию: выставки модернистов запрещались, а это, в свою очередь, порождало протест в обществе.

Никто не желал идти на компромисс. На улицах и в других местах возникали демонстрации, на которых выступали художники-авангардисты, заявляя, что власти душат их искусство, не давая развиваться новым направлениям, которым, безусловно, принадлежит будущее. Наиболее агрессивно вели себя художники, которым очень хотелось оказаться в числе страдальцев за правое дело и таким образом завоевать в обществе определенное реноме.

Так случилось и с выставкой в Беляево. Никакой опасности эта выставка, в сущности, не представляла — просто ее участники бросили вызов официальным властям. И те немедленно отреагировали — поспешили применить для борьбы с художниками-новаторами бульдозеры. Не разгроми Хрущев выставку в Манеже, вряд ли секретарь райкома принял бы такое нелепое решение.

Нетрудно представить, какой шум поднялся в мировой печати. Нам же, откровенно говоря, нечёго было сказать в оправдание — случай беспрецедентный.

Нашим противникам тем самым было предоставлено широчайшее поле деятельности, и с этого плацдарма они начали новое, тщательно разработанное наступление. Не считаясь с расходами, всячески содействовали выезду «запрещенных» художников за рубеж и таким образом сразу убивали двух зайцев: во-первых, поднялась новая волна в печати: талантливым художникам не дают творить в СССР и они бегут за границу; а во-вторых, был тут и определенный расчет: облагодетельствованные художники, оказавшись на Западе, постараются оплатить расходы своих патронов, активно включившись в «холодную войну».

Расчет этот полностью оправдался. Художники, эмигрировавшие за границу, выступили с инициативой одновременно открыть выставки художников-авангардистов в Москве и в Париже. Они надеялись на то, что у нас такую выставку запретят, и это открыло бы новые возможности для идеологов «холодной войны».

Не все участники этого мероприятия понимали политическую подоплеку. Многие из них несли картины на выставку, гордясь своим участием в этом престижном вернисаже.