Опричники Сталина - Алексей Тепляков Страница 67

Миронов решительно продолжил линию своего предшественника В. М. Курского на аресты тех работников, которых можно было бы обвинить в связях с злейшими врагами партии — троцкистами. Таких оказалось немало. Сразу после приезда Миронов раскритиковал своих подчинённых за медлительность в раскрытии «заговоров» и поставил задачу энергично выявлять «троцкистских шпионов и предателей» среди тех, чьи биографии давали повод для нужных «зацепок».

В январе 1937 г. за плохую работу по выявлению врагов и антисоветскую агитацию был арестован и затем осуждён начальник Венгеровского РО НКВД Д. И. Надеев. В феврале были арестованы за былые симпатии к троцкизму особист Г. Л. Кацен и работник СПО Б. И. Сойфер. Арестованный в Барнауле за служебные преступления (пьянство, расконспирация, связь с врагами народа) активный особист Н. М. Толочко был весной 1937 г. разоблачён как скрытый антисоветчик и осуждён на 7 лет заключения. Начальник Барзасского РО УНКВД С. М. Вакуров был арестован в мае или июне 1937 г. как «злейший троцкист» и год спустя умер в тюрьме. Оперативника Отдела пожарной охраны УНКВД С. Ф. Мочалов арестовали 17 июня 1937 г. и осудили за «шпионаж» на 20 лет лагерей ^[246].

Фактической чисткой аппарата управления стало грандиозное закрытое партсобрание, длившееся 16 апреля и с 18 по 21 апреля 1937 г. Прямо на этом собрании был арестован (а впоследствии расстрелян) оперативник аппарата особоуполномоченного А. И. Вишнер. После хора обвинений в том, что он в 1924 г. перебежал румыно-советскую границу с вражескими целями, Вишнер потерял самообладание: «Решать судьбу людей под впечатлением, экспромтом, не разобравшись как следует, нельзя. […] Я ничего не путаю… Что вы искусственно пришиваете дело? Что вы из меня искусственно хотите сделать врага?»

В ответ прозвучала реплика с места: «За оружие не хватайся». Тут же оперативник Д. Т. Кононов, который только что был отведён при голосовании в члены парткома после заявления коллеги о том, что Кононов «в отдельной папочке» хранит свои «антипартийные» газетные статьи (в 1944 г. Кононова за пыточное следствие осудят на 10 лет), заявил: «Мы все видели, как Вишнер, выйдя из себя, оскорбляя собрание, хватался за оружие. Предлагаю президиуму изъять оружие у Вишнер[а]» ^[247].

В том же апреле 1937 г. были исключены из компартии бывшие начальники отделений КРО в Прокопьевске и Ленинске-Кузнецком М. И. Ерофеев и Э. А. Фельдбах. Первый поплатился за давнюю критику совхозов и «связь с врагом народа», второй — «за двурушничество и происхождение из белогвардейской семьи». Прежние заслуги не помогли; так, по словам врид начальника Отдела кадров УНКВД Г. И. Орлова, несмотря на «хорошую ведомственную работу по борьбе с врагами народа, у Ерофеева были всё время колебания…» ^[248]

Среди многих чекистов, особенно в начальный период массовый операций, было заметно неверие в дела, фабрикуемые их коллегами-передовиками. Не все оперработники были психологически готовы к «массовым операциям», даже имея за спиной такие масштабные фальсифицированные дела, как пресловутые «заговоры» 1933 г. Еще до июльских повальных арестов, с которых началось репрессирование всех тех лиц, которые находились в агентурной разработке или хотя бы проходили по учётам, некоторые чекисты показали себя либо «примиренцами», либо недостаточно расторопными следователями, не торопящимися применять «новые» методы следствия, хорошо, впрочем, известные многим оперработникам. Те, кто умело скрывал физические меры воздействия и добивался с их помощью требуемых результатов, обычно получали поощрения. Колебания своего аппарата Миронов пресекал с корнем, арестовав многих неблагонадёжных.

Часть чекистов понимала, что служит беспощадной карательной системе, и пыталась покинуть «органы» задолго до начала «массовых операций». Вот характерные выдержки из дневника помощника оперуполномоченного Усть-Калманского РО НКВД Евдокима Васильева, обнаруженного во время его ареста 12 марта 1937 г.:

Декабрь 1935 г. «При допросе одного из арестованных по делу хищения хлеба он ответил: «У меня 6 душ семьи, на трудодни в нашем колхозе ничего не досталось, поэтому я вынужден был пойти на преступление украсть хлеб». С его аргументами я вполне согласен. На его месте я так же бы поступил. Преступление мы ростим сами, потом с ним боремся».

«С тех пор как у меня по недоразумению задержали партбилет, с тех пор как пришлось мне переехать в Москву учиться, я дрянно очень дрянно чувствую себя. Всё перевернулось вверх дном. Всё пошло оборвалось в какой-то омут. Мне стало страшно, всё [стало] ненужное. То, что я считал святыней, оно стало для меня отвратительно, я ненавижу эту работу и тех, кто работает [в НКВД].

На днях подал рапорт, в котором настаиваю о моём увольнении, но кажется, это будет безрезультатно. Ах, как бы я желал, чтобы удовлетворили мою просьбу. Моё (особенно за последнее время) мировоззрение далекое от того, где я стою. Поэтому, только поэтому я должен уйти». Е. А. Васильев был осуждён за антисоветскую агитацию и впоследствии погиб в заключении ^[249].

Особенно беспокоили начальство случаи открытого отказа участвовать в фабрикации дел. Оперуполномоченный КРО Сталинского горотдела НКВД Е. А. Смоленников был в апреле 1937 г. арестован после того как прекратил дело на семерых финнов, обвинявшихся в шпионаже, и заявил своему непосредственному начальнику И. Б. Почкаю о несогласии с фабрикацией дел. На общем партсобрании один из коллег перечислил «преступления» Смоленникова в следующем порядке: «На негласную работу в аппарат НКВД он тащил врагов народа. Ряд дел, которые он вел, сводил на нет. […] Говорил, что следователи не должны требовать признания от врагов». Хотя Смоленникова быстро осудили на 8 лет лагерей, для начальства его протест стал опасным сигналом.

Однако и после арестов некоторые оперработники проявляли порой «оппортунизм» в следствии. В июле-августе 1937 г. на партсобраниях в КРО и УГБ УНКВД обстоятельно разбиралось дело опытного оперативника А. В. Кузнецова, чье поведение стало настораживать начальство ещё с ноября 1936 г., когда он заявил М. И. Голубчику, что некоторые следователи «нечестно поступают» с арестованными и «записывают в протоколы больше, чем они сами показывают». Затем Кузнецов о том же самом заявил парторгу КРО С. И. Плесцову.

Коллеги же упрекали Кузнецова в том, что он не доводит следственные дела до конца, не смог добиться «признаний арестованных по Кемеровскому химкомбинату, которых добился молодой работник Деев». Кузнецов, имевший несколько наград за былое участие в фабрикации серьёзных дел, оправдывался как мог: «От других арестованных я добился признания о созданных ими повстанческо-диверсионных группах на транспорте, в Бийске, в Ойротии, на Чуйском тракте. Все трое они мне дали показания больше чем на 40 человек. Все же сделал я по сравнению с другими меньше».