Честь самурая - Эйдзи Есикава Страница 67

— Да я и сам не заметил, как оказался в лодке. Потом захотел посмотреть, куда ее понесет течение. Я думал, что управлюсь с лодкой, но река оказалась своенравной. — Он засмеялся. — А ты обижаешься, как малое дитя. А ты откуда меня увидела?

— Лжешь! Ты был не один!

— Позже прибежал слуга.

— Нет! Что за вздор уединяться в лодке для тайного разговора с собственным слугой!

— Кто же наговорил тебе небылиц?

— У меня есть верные люди, которые обо всем докладывают мне. Ты где-то прячешь женщину, верно? А если ее нет, значит, я тебе надоела, и ты замышляешь сбежать в Микаву. Говорят, у тебя есть в Окадзаки другая женщина, которую ты называешь женой. Почему ты скрываешь это от меня? Я прекрасно понимаю, что ты на мне женился только из страха перед кланом Имагава.

В эту минуту, когда ее нудный голос, проникнутый болезненной подозрительностью, готов был сорваться в истерику, в комнате появился Сакакибара Хэйсити:

— Мой господин, лошадь подана. Пора ехать.

— Ты уезжаешь? — Не давая Иэясу возможность ответить, она продолжила: — В последнее время ты отсутствуешь вечерами. Интересно, куда это ты собрался?

— Во Дворец, — спокойно ответил Иэясу, вставая.

Жену не удовлетворило краткое объяснение. «Почему вдруг понадобилось ехать во Дворец так поздно? Не затянется ли дело до полуночи, как не раз случалось? Кто с ним там будет?» — Она засыпала Иэясу вопросами.

Хэйсити ждал своего господина в коридоре, проявляя нетерпение из-за медлительности князя. Иэясу, как умел, успокоил жену и только потом покинул ее. Госпожа Цукияма проводила мужа до галереи, не обращая внимания на его кроткие предостережения о том, что она может простудиться.

— Возвращайся поскорее! — произнесла она, вложив в эти слова любовь и верность, на которые была способна.

Иэясу молча проследовал к главным воротам. Он вдохнул свежего воздуха, увидел звездное небо, потрепал гриву своего коня, и его настроение мгновенно улучшилось. Молодая кровь горячо заструилась по жилам.

— Хэйсити, мы опаздываем?

— Нет, мой господин. Точное время не обусловлено, так что успеем.

— Дело не в этом. Несмотря на преклонный возраст, Сэссай никогда не опаздывает. Не пристало мне, молодому человеку, к тому же заложнику, прибывать на встречу после старших советников и Сэссая. Поторопимся! — И Иэясу пришпорил коня.

Он ехал в сопровождении Хэйсити, конюшего и трех слуг. Глядя на своего господина, Хэйсити почувствовал, как слезы застилают ему глаза — настолько его тронули терпение и выдержка, проявленные князем в обращении с женой, его преданность Дворцу, иными словами, Имагаве Ёсимото, который должен был вызывать у заложника гнев и страх.

Хэйсити считал своим долгом вассала освободить своего господина из заточения. Он поклялся вызволить своего повелителя из униженного положения, в которое тот попал не по своей воле, и вернуть ему законный титул князя Микавы. По мнению Хэйсити, день, не послуживший достижению этой цели, был днем предательства.

Хэйсити мчался закусив губу, а в глазах у него блестели слезы.

Они подъехали к крепостному рву. За мостом не было ни лавок, ни домов простых горожан. В окружении сосен здесь высились белые стены и величавые ворота дворца Имагавы, или Дворца, как его называли.

— Князь Микава? Господин Иэясу! — окликнул Сэссай, притаившийся в тени деревьев.

В сосновой роще вокруг крепости в военное время собиралось войско, а в мирное широкие просеки служили для верховой езды.

Иэясу мгновенно спешился и почтительно поклонился Сэссаю:

— Благодарю вас, учитель, что вы пришли сюда.

— Послания в духе моего застают врасплох. Оно, должно быть, причинило тебе немало беспокойства.

— Нет, учитель.

Сэссай был один. Он был в старых соломенных сандалиях, размер которых соответствовал его мощной фигуре. Иэясу шел в знак уважения к учителю на шаг сзади, а поводья передал Хэйсити.

Внимая Сэссаю, Иэясу ощутил прилив благодарности к своему наставнику. Жизнь заложника во враждебной провинции — горький удел, но Иэясу понимал, что судьба послала ему и крупицу везения. Она заключалась в том, что в неволе он получил образование у Сэссая.

Хорошего учителя найти трудно. Останься он в Микаве, он никогда бы не стал учеником Сэссая и не получил бы подготовки ни к жизни ученого, ни к ратному делу. Не изучил бы дзэн-буддизма, занятие которым Иэясу почитал главной ценностью в уроках Сэссая.

В других провинциях удивлялись тому, что буддийский монах Сэссай пошел на службу к князю Имагаве и стал его военным советником. Люди шутливо называли его то «воинствующим монахом», то «монашествующим воином», но, заглянув в родословную, они узнали бы, что Сэссай доводился родственником Ёсимото. Ёсимото был всего лишь князем Суруги, Тотоми и Микавы, а слава Сэссая гремела на всю страну.

Сэссай отдавал свои выдающиеся способности клану Имагава. Заметив первые признаки поражения Имагавы в войне против Ходзё, монах помог Суруге заключить мир на условиях, совсем невыгодных для Ёсимото. Поженив Ходзё Удзимасу и дочь Такэды Сингэна, князя Каи, могущественной провинции на их северной границе, и выдав дочь Ёсимото за сына Сингэна, Сэссай проявил политическую дальновидность, связав три провинции в один семейный узел.

Он был монахом, но не из тех, кто бродит по свету в одиночестве с посохом и в драной шляпе. Он не был обыкновенным монахом секты Дзэн. Его можно было назвать и «политиканствующим монахом», и «воинствующим монахом» и даже «мирским монахом», но, как бы его ни называли, ничто не способно умалить его величия.

Сэссай был скуп на слова, но одно из его речений запало Иэясу в душу. Разговор состоялся на галерее храма Риндзай. Учитель тогда сказал: «Можно затаиться в пещере, можно в одиночестве скитаться по свету, как туча по небу, а волна — по реке, но истинным монахом от этого не станешь. Время меняет предназначение монаха. Заботиться сейчас о собственном просветлении, жить „в покое гор и полей“, презирая бренный мир, — значит исповедовать себялюбие в дзэн-буддизме».

Миновав Китайский мост, они вошли во Дворец через северо-западные ворота. С трудом верилось, что они находятся в крепости. Она слишком походила на дворец сёгуна. Вдали над Атаго и Киёмидзу темной громадой высилась величавая Фудзияма. Вечерело. Огни горели в нишах вдоль бесконечного коридора. Женщины, прекрасные, как придворные дамы, проходили мимо них, неся подносы с яствами и графинчиками с сакэ.

— Кто это там, в саду? — Имагава Ёсимото поднес веер в форме листа гинкго к покрасневшему лицу.

Он перешел через горбатый красный мостик в саду. Юные оруженосцы, сопровождавшие его, были в изящных нарядах, при мечах.

Один из них вернулся по мостику в сад и услышал чей-то плач. Похоже, женщина. Ёсимото замедлил шаг.