Шаман - Ной Гордон Страница 67

Мистер Байерс рассадил своих учеников в алфавитном порядке, в четырех группах соответственно возрасту; таким образом, Шаман оказался на одном конце длинного общего стола, а Алекс — на другом, слишком далеко, чтобы оказать ему хоть какую-то помощь. Учитель говорил нервно и быстро, и Шаману было тяжело читать у него по губам. Ученикам было велено нарисовать свои дома на грифельных досках, а затем написать свое имя, свой возраст, имя и род занятий отца.

С энтузиазмом начинающих ученики повернулись к столу и немедленно погрузились в работу.

Первый сигнал о том, что не все гладко, Шаман получил, когда деревянная указка стукнула его по плечу.

Мистер Байерс велел классу прекратить работу и снова встал перед учениками. Все повиновались, кроме глухого мальчика, который его не услышал. Когда Шаман испуганно обернулся, то увидел, что остальные смеются над ним.

— Теперь вы будете читать вслух слова на наших досках, когда вас вызовут, и показывать картинки классу. Начнем с тебя. — И указка снова опустилась на его плечо.

Шаман выполнил задание, запнувшись на некоторых словах. Когда он показал свою картинку и закончил ответ, мистер Байерс повернулся к Рэйчел Гайгер, сидевшей в другом конце комнаты. Хотя Шаман наклонился вперед как можно дальше, он не смог ни увидеть ее лицо, ни прочитать у нее по губам. Он поднял руку.

— Что?

— Простите, — сказал он, обращаясь к учителю, как его наставляла мать. — Отсюда я не вижу их лиц. Можно мне встать перед ними?

На последнем месте работы у Маршалла Байерса были серьезные проблемы с дисциплиной, иногда настолько серьезные, что он боялся заходить в класс. Эта школа была для него новым шансом, и он решительно настроился держать юных дикарей в ежовых рукавицах. Он решил, что один из способов достичь этого — заставить их сидеть на одних и тех же местах. В алфавитном порядке. В четырех небольших группах, согласно возрасту. Чтобы у каждого было свое место.

И он прекрасно понимал, что ни в коем случае нельзя позволить мальчишке стоять перед соучениками, когда они будут отвечать урок, и таращиться им в рот, возможно, корчить рожи у него за спиной, побуждая их смеяться и громко шутить.

— Нет, нельзя.

Большую часть утра Шаман просто сидел, не в силах понять, что происходит вокруг него. На большой перемене дети вышли во двор и стали играть в салки. Он с удовольствием играл с ними, пока самый крупный мальчик в школе, Люк Стеббинс, не ударил Алекса, чтобы осалить его, да так, что тот растянулся на земле. Когда Алекс вскочил, сжав кулаки, Стеббинс подошел к нему.

— Хочешь драться, да? Тебе нельзя играть с нами. Ты ублюдок. Так говорит мой папа.

— Кто такой ублюдок? — спросил его Дэйви Гайгер.

— Разве ты не знаешь? — удивился Люк Стеббинс. — Это означает, что кто-то другой, а не его папа, какой-то грязный преступник, жулик по имени Вилл Мосби, сунул свою палку в дырку, откуда миссис Коул писает.

Когда Алекс бросился на более крупного мальчика, то получил болезненный удар в нос, отчего у него закапала кровь, а сам он шлепнулся на землю. Шаман наскочил на обидчика брата и получил такой удар по ушам, что кое-кто из других детей, совершенно запуганных Люком, отвернулся.

— Прекрати! Ему же больно! — закричала Рэйчел Гайгер, испепеляя его взглядом.

Обычно Люк слушал ее, изумленный тем, что в двенадцать лет у нее уже была грудь, но на этот раз он только усмехнулся.

— Он и так глухой. Никакого вреда его ушам не будет. Тупицы так смешно разговаривают, — весело добавил он, отвесив Шаману напоследок звонкую оплеуху. Если бы Шаман ей позволил, Рэйчел обняла бы и успокоила его. Братья, как они потом с ужасом вспоминали, сидели на земле и хором рыдали, а их одноклассники молча смотрели.

После обеда был урок музыки. На нем ученики разучивали мелодии и слова гимнов и псалмов — этот урок дети любили, потому что получали возможность отдохнуть от учебников. На это время мистер Байерс поручил глухому мальчику освободить от вчерашнего пепла ведро, стоявшее рядом с дровяной печью, и заполнить ящик для дров тяжелыми поленьями. Шаман решил, что ненавидит школу.

Именно Альма Шрёдер поделилась с Робом Джеем своим восхищением по поводу исповеди Сары, считая, что ему все прекрасно известно. Как только он выяснил подробности, они с Сарой поссорились. Да, он знал, как она мучается, и теперь чувствовал ее облегчение, но его ошеломило и обеспокоило то, что она рассказала чужим людям такие интимные подробности своей жизни, и не важно, болезненные или наоборот.

— Они вовсе не чужие, — возразила она. — Братья и сестры во Христе, которые разделили мою исповедь, — сказала она и добавила: мистер Перкинс сообщил им, что любой желающий покреститься ближайшей весной должен получить отпущение грехов. Она растерялась, выяснив, что Роб Джей не понимает таких простых вещей; лично ей все было предельно ясно.

Когда мальчики начали приходить домой из школы со следами побоев, Роб Джей заподозрил, что по крайней мере некоторые из ее братьев и сестер во Христе не преминули поделиться с посторонними исповедями, свидетелями которых они стали в церкви. Его сыновья держали рот на замке, ничем не объясняя происхождение синяков. Обсуждать с детьми мать было недопустимо. Роб при каждом удобном случае признавался ей в своей любви и восхищении. Но о драках он с сыновьями поговорил.

— Просто не стоит бить кого-то, кто выведет вас из себя. Ситуация может быстро выйти из-под контроля и даже привести к смерти. Ничто не оправдывает убийство.

Мальчики были озадачены: ведь речь шла о драках на кулаках в школьном дворе, не об убийствах.

— Но, папа, что тогда делать, если кто-то ударит тебя? — спросил Шаман.

Роб Джей сочувственно кивнул.

— Я знаю, что это трудно. Но нужно использовать мозги, а не кулаки.

Олден Кимбел случайно услышал этот разговор и, когда Роб ушел, подошел к братьям и с возмущением плюнул на землю.

— Черт подери! Черт подери! Ваш папа, возможно, один из самых умных людей, которые когда-либо появлялись на свет, но, думаю, даже он может ошибаться. Вот что я скажу: если кто-то ударит тебя, нужно просто прибить этого сукиного сына, иначе он не остановится!

— Но, Олден, Люк ужасно большой, — возразил Шаман. Его старший брат придерживался того же мнения.

— Люк? Это случайно не тот боров — сынок Стеббинса? Его Люк Стеббинс звать? — спросил Олден и снова сплюнул, когда они грустно закивали головами. — Когда я был молодым лесорубом, я был неплохим бойцом. Знаете, что это значит?

— Это когда драться неплохо умеешь? — предположил Алекс.

— Неплохо?! Я дрался лучше, чем «неплохо». Участвовал в кулачных боях на ярмарках, разных праздниках… Боролся со всеми, кто соглашался попробовать выстоять четыре раунда по три минуты каждый. Если бы они одолели меня, то получили бы три доллара. И могу вам сказать, что очень многие довольно-таки сильные парни пытались получить эти три доллара, ага.