Нюрнбергский процесс глазами психолога - Густав Марк Гилберт Страница 67

22 марта. «Верность Нибелунгов» по Герингу

Утреннее заседание.

Защита Геринга иссякла, так и не достигнув кульминации; генерал Руденко чрезвычайно быстро завершил перекрестный допрос, а французский обвинитель заявил, что ему нечего добавить. После повторной проверки суд объявил, что не заинтересован в дальнейших прениях по данному вопросу. Защитник также внезапно поставил точку на заслушивании свидетелей.

Тюрьма. Вечер

Камера Геринга. Придя в камеру Геринга, я захотел узнать, что же он скажет после того, когда защита его была завершена. Бывший рейхсмаршал чуть ли без обиняков заявил мне, что ждет от меня рукоплесканий но поводу его выступления на суде.

— Ну и как, по-вашему? Смешно я выглядел? — Геринг уже в третий раз задавал мне этот вопрос.

— Нет, этого я утверждать не могу.

— Не забывайте о том, что я противостоял лучшим юридическим умам Англии, Америки, Франции, России вкупе с их правовыми механизмами — в одиночку, один, как перст!

Геринг, конечно же, не упустил возможности лишний раз воспеть себя и свои достоинства. Затем он выразил удовлетворение решением суда освободить остальных обвиняемых от изложения истории возникновения и программы нацистской партии, посчитав, что эта тема исчерпана в ходе заслушивания его защитительной речи. Да, он был весьма доволен собой в статусе исторической фигуры.

— Могу спорить на что угодно, что обвинение вынуждено было признать, что я сделал это как подобало, разве не так? Вы хоть кусочек из моего выступления помните?

Видимо, в доказательство своего героизма средневекового пошиба Герингу требовалось еще и одобрение неприятеля. Я в ответ лишь пожал плечами.

После этого Геринг перешел к деталям обеих стадий защиты. То, что ему не дали произнести речь в финале, слегка удручило его. Геринг заявил, что хотел сообщить суду о своем стремлении взять на себя формальную ответственность за антисемитские выступления, хотя он и предполагать не мог о столь разрушительных их последствиях. Я уверил его в том, что еще не поздно заявить об этом в своем заключительном заявлении, однако куда важнее то, считает ли он такую политику правильной.

— Нет, Боже упаси и помилуй! После того, что мне стало известно? Боже упаси, вы что же, считаете, что я дал бы согласие на ту или иную акцию, заведомо зная, что се результатом станет геноцид? Уверяю вас, мы никогда не задумывали ничего подобного. Я лили» рассчитывал отстранить евреев от занимаемых ими должностей в экономике и правительстве, и ничего больше. Но не забывайте, они ведь раздули против нас ужасающую кампанию во всем мире.

— Вы что же, в обиде на них за это? Не могли же подобные издевательства происходить втихомолку.

— Вот в чем беда. Вот та ошибка, которую мы совершили, — признал Геринг.

Он согласился со мной, что было бы куда лучше вообще не начинать преследование евреев. Он лично вообще никогда не считал их Бог весть чем.

Геринг снова вернулся к приятной для него теме единоборства с обвинителями.

— Этот Руденко нервничал больше меня, это точно. Хо-хо! Но он допустил ошибку, когда я сумел вставить, что русские пригнали в Советский Союз 1 680 000 поляков и украинцев. Вместо того чтобы сказать: «Мы не собираемся выслушивать здесь ваши обвинения», он сказал: «Вам не дано право приводить здесь в качестве примера советские акции». Именно «акции», он так и сказал. Хо-хо! Спорить могу, старик Сталин прислал ему по этому поводу такую телеграмму, что… Он наверняка проговорился. Еще один удар я ему нанес, когда он спросил меня, почему это я не отказался подчиняться приказам Гитлера. Я ответил: «Тогда мне сегодня не пришлось бы печься о своем здоровье». Это технический термин диктаторского государства, означающий ликвидацию. Он-то уж понял меня.

Затем я затронул вопрос о верности Гитлеру, стремясь получить окончательный ответ на вопрос о том, какое же место занимало это понятие в шкале ценностей Геринга.

— Между прочим, я обратил внимание на то, что вы дали сэру Дэвиду тот же самый ответ, что и мне относительно верности вашему фюреру. Хотя прямого ответа на свой вопрос сэр Дэвид так и не получил от вас.

— Я понимаю, что это был весьма опасный вопрос. Кто-нибудь на моем месте непременно дал бы себя поймать на нем. Он спросил меня: «Вы до сих пор пытаетесь оправдать Гитлера и обелить его, даже узнав, что он — убийца?» Вопрос был очень хитрый — и опасный. Я сказал ему, что его не оправдываю, но присяга, данная ему мною, стерпит и дурные, и благие времена.

— Да, и мне при этом вспомнились ваши слова об исторических личностях, вызывавших ваше уважение тем, что они продолжали хранить верность и в плохие, и в нехорошие времена. Может, напомните мне какие-нибудь примеры?

— Да, да, на меня это производило впечатление всегда, даже когда я был еще мальчишкой. Вам известная история Нибелунгов и то, как Хаген убил Зигфрида, потому что так пожелал Гунтер? И потом Кримхильда потребовала от своих трех братьев отомстить ему. Они сказали Хагену: «Хотя ты и наш враг, мы склоняем головы перед твоей верностью своему королю». Передо мной эта картина будто живая — они выставляют перед ним свои щиты, йотом говорят ему, что защитят его от всех, кто помешает ему сохранить верность своему королю.

Я не совсем понял, какое отношение имеет приведенная здесь история к его верности своему фюреру, если только Геринг не желал тем самым выразить, что все его недруги были обязаны неизменно почитать его верность фюреру, даже если пресловутая верность предполагала молчаливое одобрение санкционированных фюрером убийств.

После этого он разразился гневной тирадой в адрес гомосексуализма, который, но его мнению, пропитал католические круги — Геринг из кожи вон лез, силясь доказать, что его ненависть к представителям духовного сана была не так уж и безосновательна.

— Вам когда-нибудь приходилось видеть их семинарии? Туда со всего мира стекаются 14-ти, 15-ти, 16-ти и 17-летние мальчишки, и ты невооруженным глазом видишь, что это — отъявленные и законченные педерасты. Это вполне логично. Против природы не возразишь. И когда мы судили их пасторов за гомосексуализм, то они сразу же поднимали крик, что, дескать, мы преследуем церковь. Преследуем церковь! Как бы то ни было, а почти миллиард марок в год они от нас получали в виде налогов. Но это католическое благочестие! Вы думаете, мне неизвестно, что творится при задернутых шторах во время исповеди? Или где-нибудь еще, где наедине оказываются пастор и какая-нибудь монашка? Монахини ведь — «христовы невесты», как вы помните. Что же это за спектакль!

В его словах отчетливо прослеживался фанатизм по подобию штрейхеровского, ранее своего выражения не получавший. Это было для меня тем более интересно, что вчера во время ужина Геринга посетил капеллан-католик, и бывший рейхсмаршал вел себя с ним так, будто никогда ничего кроме симпатии к католической церкви не питал.

Геринг, как бы мимоходом, бросил фразу о том, что и Америке так просто расовую проблему не разрешить. Вне сомнения, эта идейка была позаимствована им у Розенберга и говорила об озабоченности нацистов тем, что им придется перейти в мир иной, так и не оставив зловещего наследия в виде очередной человеконенавистнической догмы, которая бы чудовищным образом не подтвердила их конечной правоты.