Семейная хроника - Татьяна Аксакова-Сиверс Страница 67

Развод с Николаем Борисовичем завершился сравнительно быстро, и 15 июля в церкви Николая Морского она обвенчалась с князем Владимиром Алексеевичем Вяземским. Для того чтобы характеристика действующих лиц была беспристрастной, я хочу упомянуть об одном красивом жесте, имевшем место незадолго до этой свадьбы.

Тетя Лина де Герн, у которой мама жила во время развода, неоднократно предостерегала сестру от рискованного шага, каковым она считала ее брак с Вяземским. Предостережения эти велись, главным образом, с материальных позиций и сводились к тому, что «он тебя бросит, и ты останешься на улице». Как только эти слова дошли до Вяземского, он перевел Попелево — свое единственное имущество — на мамино имя и заявил Валентине Гастоновне: «Теперь Ваша сестра может меня выгнать, а уж никак не я — ее!»

После свадьбы Вяземские поехали в деревню, где Владимир Алексеевич незамедлительно получил повестку о мобилизации с направлением в Острогожскую школу прапорщиков в Воронежской губернии. (Будучи в свое время исключен из корпуса за какую-то шалость, он отбывал повинность в Московском драгунском полку, но офицерского чина не имел.) Проводив мужа, мама принялась за устройство попелевского дома. Как и при первом разводе, за ней поехали ее рояль и столовая красного дерева с тем стулом, в соломенной сетке которого трехлетний Шурик провертел дырочку. Теперь этот стул вызывал уже не слезы, а лишь легкую улыбку умиления. За короткий срок маме удалось превратить запущенный дом в комфортабельное жилище. Однако все омрачалось для нее разлукой, и уже через месяц мама оказалась в Острогожске.

Обстановка, которую она там застала, была мало привлекательна. Вяземский находился в компании грубых, кутящих военных, напоминавших ремонтеров прежних лет, и, что самое главное, чувствовал себя среди них совсем неплохо. Мама с ужасом увидела, что ее культурно-воспитательная работа (вплоть до применения зубной щетки) рискует пойти насмарку, и с тревогой в сердце отправилась обратно в Москву, оставив Вяземского добывать себе погоны прапорщика среди всех соблазнов острогожской «клоаки».

Задача вырвать Вяземского из железных когтей войны была совсем не проста, и главные трудности заключались не во внешних, а во внутренних сферах. Воспитанный на идеях неглубокого, но весьма шумного патриотизма, Вяземский никогда не согласился бы остаться в тылу на какой-нибудь маленькой должности и стать предметом насмешек подобных ему фарлафов ^[68].

И вот, в то время когда мама начинала чувствовать бесплодность своих усилий, в доме Надежды Петровны Ламановой-Каютовой она познакомилась с вернувшейся из заграничного изгнания Наталией Сергеевной Брасовой. Это обстоятельство самым неожиданным образом разрешило, казалось бы, неразрешимую проблему: чтобы Вяземский был «и на войне, и без войны». Почувствовав расположение к моей матери и узнав о ее тревогах, Наталья Сергеевна предложила устроить Вяземского ординарцем к своему мужу, который как раз в это время получил командование формирующейся «Дикой» дивизией. В такой комбинации чести было много, а риску мало, и мама, которая никогда не забывала то хорошее, что делали для нее люди, руководствовалась этим чувством благодарности в своих дальнейших многолетних отношениях с Брасовой.

Поскольку великий князь Михаил Александрович и Наталия Сергеевна появились на «линии моей матери» в менее официальном аспекте, чем на «линии моего отца», мне кажется возможным поместить на этих страницах то, что я о них знаю со слов мамы и по собственным наблюдениям.

У известного московского присяжного поверенного Сергея Александровича Шереметевского было три дочери. Младшая из них, Наталия Сергеевна, была очень недурна собою и училась в 4-й женской гимназии. Однако в те годы о красоте Наташи говорили гораздо меньше, чем о ее капризном характере. С родителями (особенно с матерью) у нее были постоянные ссоры, и это вынудило ее довольно рано выйти замуж за Сергея Мамонтова, принадлежавшего к семье московских меценатов, но не имевшего личных средств. Мамонтов, кажется, был музыкантом и играл на фортепиано в оркестре Большого театра.

После замужества характер Наталии Сергеевны отнюдь не исправился, и, как гласит молва, в один прекрасный день Мамонтов погрузил на подводу свой рояль и уехал из дома, покинув жену с маленькой дочкой Татой. Положение Наталии Сергеевны было незавидным, но тут появился ухаживавший за ней раньше офицер Кирасирского полка Владимир Владимирович Вульферт, с которым она после окончания развода и вступила во второй брак. Позднее я встречала Вульферта в обществе. Это был неприятный, суховатый, но неглупый человек. Наталия Сергеевна при мне впоследствии говорила, что он оказал несомненное влияние на ее развитие, особенно в смысле художественного и музыкального вкуса.

Выйдя вторично замуж, Наталия Сергеевна переехала в Гатчину и стала появляться в собрании Кирасирского полка. Там же часто бывала великая княгиня Ольга Александровна, обычно приезжая в сопровождении брата Михаила. Дело было летом, и, пока Ольга Александровна флиртовала со своим будущим мужем — однополчанином Вульферта Куликовским, — ее скромный и простодушный брат терпеливо гулял по аллеям Гатчинского парка. Наталия Сергеевна решила им заняться и, как умная женщина, сразу взяла верный тон. Она говорила с ним о природе, о цветах, о птичках, о музыке. Михаил Александрович сводил ее на могилы своих любимых собак (его детство протекало главным образом в Гатчине), рассказал, что учится играть на балалайке, и незаметно для себя влюбился.

Узнав про это, императрица Мария Федоровна выразила желание навестить в Копенгагене своих родственников и увезла с собою своего 25-летнего, но весьма покорного младшего сына. Тогда Наталия Сергеевна, следуя пословице «Кто не рискует, тот не выигрывает», решилась на смелый шаг — тоже очутилась в Копенгагене.

Пребывание за границей, где не соблюдался строгий этикет, где императрица Мария Федоровна (по словам Игнатьева) с увлечением бегала по магазинам, а Михаила Александровича считали удаленным от всяких соблазнов, давало широкие возможности встреч. Наталия Сергеевна выиграла ставку и оказалась «кузнецом своего счастья». Ее власть над Михаилом Александровичем утвердилась до последнего дня его жизни. По прибытии в Россию, она к Вульферту не вернулась, а поселилась в Москве, на Петербургском шоссе, на даче Эриксон.

После того как связь Михаила Александровича стала явной, он попал в почти незавуалированную ссылку в Орел, получив командование стоявшим там полком черниговских гусар. Бригадному генералу Блохину строго наказали не отпускать великого князя в Москву без уважительных причин.

Вспоминая потом орловский период своей жизни, Михаил Александрович рассказывал маме, что уважительной причиной для поездки в Москву он обычно выдвигал посещения дантиста и подавал рапорт Блохину о кратковременной отлучке, мотивируя ее зубной болью.

Бывая в те годы по субботам в «Художественном» кинематографе на Арбатской площади, я раза два видела в ложе высокого офицера с элегантной дамой. Они старались не афишировать свое присутствие, но среди публики быстро распространялся слух, что в зале великий князь, и военные, встречаясь с ним в проходе, становились во фронт.