Обри Бердслей. Биография - Мэттью Стерджис Страница 66

Рисунок для обложки пятого номера «Желтой книги» (1895)

11 апреля, в четверг на Страстной неделе, Элла Д’Арси пришла в Bodley Head с откорректированными гранками. Чэпмен принял их, не упомянув о решении насчет Бердслея или необходимости отложить публикацию. Самому художественному редактору он также ничего не сообщил [6].

Обри ничего не знал о трансатлантических телеграммах, персонажем которых стал, хотя Ада Леверсон держала его в курсе происходящего с Уайльдом. Бердслей был сосредоточен на другом – подготовке к весенней выставке Клуба новой английской живописи. Он вместе с Сикертом, Стиром, Хартриком и другими входил в состав своеобразной отборочной комиссии. Из собственных работ Обри выбрал «Черный кофе» – один из рисунков для пятого выпуска «Желтой книги». Это была очередная вариация на тему Дега – две женщины, сидящие за столиком в кафе, и чашка кофе перед ними. Возможно, название отражало сложившееся мнение о том, что напиток на картине французского художника на самом деле был черным кофе, и намекало на опасность попыток вольной интерпретации. В пасхальное воскресенье Обри, скорее всего, присутствовал на праздничной службе в Бромптонской оратории – он в последнее время близко сошелся с отцом Уильямсоном, прекрасно образованным священнослужителем (он закончил Итон), который большую часть года жил в Венеции. Незадолго до этого Бердслей прислал ему пригласительный билет на выставку Клуба новой английской живописи [7].

Во вторник после Пасхи, когда Элла Д’Арси пришла в издательство, чтобы узнать, когда выйдет в свет «Желтая книга», Чэпмен сказал ей, немного исказив факты, что Лейн только что телеграфировал из Америки и распорядился убрать из журнала рисунки Бердслея. Д’Арси была шокирована. Хотя ей никогда особенно не нравились работы Обри, она не видела в них ничего одиозного, во всяком случае, ничего такого, что заслужило бы подобного отношения. Тем не менее нужно было срочно заменить его рисунки. В Swan Electric находились печатные формы гравюр, запланированных для будущих изданий, и Элла выбрала кое-что оттуда. На следующее утро она вернулась на Виго-стрит с четырьмя иллюстрациями, полагая, что теперь типографский процесс не нарушится. Чэпмен был вынужден сообщить Д’Арси об отсрочке и главное – о необходимости подобрать новую обложку. Элла возразила, что обложка Бердслея хороша, и добавила, что это один из немногих рисунков Обри, которые ей действительно нравятся. Тогда Чэпмен со смущенным видом намекнул, что это самая непристойная вещь, когда-либо созданная Обри Бердслеем ^[99].

Заказ новой обложки выходил за пределы полномочий Д’Арси. Ей следовало посоветоваться с художественным редактором. Однако Элла – в первую очередь помощница Харленда – телеграфировала ему в Париж, настаивая на немедленном возвращении. Харленд тут же вернулся. На следующее утро он встретился с Чэпменом и Д’Арси на Виго-стрит и взял дела в свои руки.

Харленд не стал жестко отстаивать права Бердслея, так как прежде всего руководствовался интересами «Желтой книги», а не ее художественного редактора. К работе привлекли молодого иллюстратора Г. Ф. Таунсенда, и к десяти часам вечера появилась новая обложка. Чэпмен послал Лейну телеграмму, сообщив, что у них все идет хорошо – работы Бердслея изъяты, хотя в спешке задняя обложка и корешок, сделанные Обри, остались на месте.

Неясно, когда Бердслей узнал обо всем творившемся за его спиной. Возможно, Харленд в конце концов сообщил ему об отстранении от должности художественного редактора, но этот шаг был представлен как временная мера, обусловленная чрезвычайными обстоятельствами. Сразу после того, как необходимые изменения были внесены, он вернулся в Париж, и Бердслей, судя по всему, поехал с ним.

Внезапный поворот в развитии событий скорее взволновал, чем встревожил Обри. Его истинное положение в Bodley Head было закамуфлировано работой, которую Бердслей по-прежнему выполнял для серии «Ключевых записок»: в Париже он получал запросы от Чэпмена об обложках и эскизах «ключей», однако, поразмыслив, художник решил, что с ним поступили очень некрасиво. Он получил отставку – после выхода в свет пятого номера «Желтой книги» это будет ясно всем. Сие значит, что читатели неизбежно придут к выводу о реальной преступной связи между ним и Уайльдом. Вместо того чтобы быть опровергнутой, она будет подтверждена ^[100] [8].

Обри понял, что навсегда утратил свое положение в «Желтой книге», а вместе с ним самый значимый и, что еще более важно, регулярный источник дохода. Кроме того, теперь его имя ассоциируется с презираемым в обществе уголовно наказуемым пороком, который, если говорить откровенно, хотя и будоражил его воображение, никогда не был ему свойствен. Не исключено, что у Бердслея произошел нервный срыв. Он уехал из Парижа.

Вернувшись в Лондон, Обри обратился за советом к Мэйбл. Сестра предложила ему нанести визит некоему молодому человеку – Андре Раффаловичу. Этот французский поэт, журналист и эссеист занимался вопросами изучения сексуальности человека, причем делил ее на эффеминизированную и высшую: первый тип был присущ, по его мнению, таким людям, как Оскар Уайльд, и характеризовался безнравственными плотскими утехами, а также отсутствием контроля своих чувственных порывов, а второй мог стать целомудренным любовным союзом. Совет Мэйбл был неожиданным: она знала Раффаловича поверхностно, а Обри с ним и вовсе не встречался, хотя один раз Андре пришел на его лекцию о живописи. И все-таки Бердслей обратился к нему.

В 1895 году Раффаловичу исполнилось 30 лет. Его родители эмигрировали из России во Францию, где он и родился. В 18 лет Андре переехал в Англию и с тех пор жил в Лондоне. Его сопровождала гувернантка, миссис Флоренс Траскотт Гриббелл, которая со временем стала домоправительницей и верным другом Андре. Миссис Гриббелл недавно обратилась в католичество и посещала церковь в Бромптоне. Возможно, Мэйбл познакомилась с ней, а потом и с Раффаловичем именно там.