Берлин 1961. Кеннеди, Хрущев и самое опасное место на Земле - Фредерик Кемп Страница 66

Хрущев раздувался от гордости, махая рукой людям, которые радостно приветствовали его на всем пути следования поезда; многие станции были украшены праздничными флагами, плакатами с его изображением и транспарантами. Но самое сильное впечатление на Хрущева произвела надпись на украинском языке на темно-бордовом транспаранте, закрывавшем весь фасад небольшого вокзала в Мукачеве: «Будьте счастливы, дорогой Никита Сергеевич!»

Тысячи людей приветствовали Хрущева, когда он проезжал по городу и торжественно возлагал венок на могилу любимого поэта Тараса Шевченко. В Чиерне, первая остановка в Чехословакии, по распоряжению президента Чехословакии Антонина Новотного был повешен гигантский портрет Хрущева. Оркестр исполнил гимны Советского Союза и Чехословакии. Пионеры из организации Социалистического союза молодежи Чехословацкой Социалистической Республики вручили Хрущеву букеты цветов, а симпатичные девушки в вышитых блузках поднесли традиционный хлеб с солью.

Гостеприимные хозяева в Братиславе тщательно подготовились к встрече Хрущева. Общественные здания были украшены транспарантами: «Слава Хрущеву – непоколебимому борцу за мир». В своих выступлениях Хрущев и Новотный говорили, что нашли «окончательное решение» берлинского вопроса, не задумываясь о невольной аналогии с гитлеровским «окончательным решением еврейского вопроса». Местные жители отметили канун венских переговоров салютом в замке древнего города Тренчин. Во время войны в замке располагался штаб гестапо, который в апреле 1945 года был захвачен советскими войсками.

Поезд из Братиславы в Вену отошел в два часа дня, на четыре часа позже, чем планировалось. Причина была в следующем. Получив информацию о том, какая встреча была оказана Кеннеди в Париже, подчиненные Хрущева пришли к выводу, что они могут обеспечить соответствующую встречу в Вене только в том случае, если австрийским коммунистам удастся собрать рабочих до конца рабочего дня.

Париж

Среда, 31 мая 1961 года

Действуя как самозваный наставник, де Голль подробно объяснил Кеннеди, как ему вести себя в моменты наиболее сильного раздражения Хрущева. Он предупредил Кеннеди, что во время венских переговоров Хрущев обязательно будет угрожать войной.

Де Голль вспомнил, как сказал советскому лидеру, будто тот только делает вид, что стремится к разрядке. А если вы, сказал де Голль, в самом деле стремитесь к разрядке, то действуйте в этом направлении. Если вы хотите мира, но начните с переговоров по всеобщему разоружению. В этом случае ситуация в мире начнет постепенно изменяться, а затем мы решим вопросы, связанные с Берлином и Германией в целом. Но если вы настаиваете на решении берлинской проблемы в контексте холодной войны, то ни о каком решении не может идти и речи. Что вы хотите? Вы хотите войну?

Тогда Хрущев ответил де Голлю, что не хочет войны.

В таком случае, сказал француз, не делайте ничего, что может привести к войне.

Кеннеди выразил сомнение, что ему будет легко общаться с Хрущевым. Он сказал де Голлю, что ему известно о желании французского президента создавать собственное ядерное оружие, поскольку он сомневается, что Соединенные Штаты станут рисковать Нью-Йорком ради Парижа – не говоря уже о Берлине, – обмениваясь ядерными ударами с Москвой. Если генерал так сильно сомневается в Соединенных Штатах, то почему Хрущев должен думать иначе? – задал вопрос Кеннеди.

Де Голль не растерялся. Вне зависимости от того, верил ли он сам в то, что говорил, француз сказал: «Важно показать, что мы не намерены позволить измениться существующему положению. Любое отступление, любое изменение статуса, любой вывод войск, любые препятствия в транспортной и коммуникационной системах будут означать поражение. Это приведет к почти полной потере Германии и к серьезным потерям во Франции, Италии и в других местах». Кроме того, добавил де Голль, «если Хрущев хочет войну, мы должны ясно дать понять ему, что она у него будет». Французский лидер был уверен, что если Кеннеди откажется уступать советскому нажиму, то Хрущев не решится пойти на вооруженную конфронтацию.

Гораздо больше де Голля волновало, что Советский Союз и Восточная Германия постепенно подтачивают позицию Запада в Берлине, чтобы «мы проиграли, не понимая, что проигрываем, но чтобы это стало понятно всему миру. В частности, население Берлина не состоит исключительно из героев. Столкнувшись с чем-то, что они расценят как нашу слабость, они могут начать уезжать из Берлина, Берлин превратится в пустую оболочку, которую поднимет Восток».

Кеннеди решил, что де Голль может столь смело рассуждать о Берлине, поскольку Франция не собирается брать на себя ответственность за безопасность Америки в Германии. Де Голль так неопределенно рассуждал о возможных подходах решения проблемы, что Кеннеди попытался заставить его высказаться более конкретно. Кеннеди сказал, что он прагматик и хочет, чтобы де Голль сказал четко и определенно, вступит ли он в войну за Берлин.

Де Голль ответил, что ни один из рассматриваемых в данный момент вопросов не заставит его вступить в войну. «Если Советы в одностороннем порядке подпишут мирный договор с Германией и предоставят восточным немцам большую свободу в Восточном Берлине, к примеру дадут право ставить печать в проездных документах при пересечении границы, это не будет являться причиной для ответного военного удара с нашей стороны».

Кеннеди не успокоился и продолжил допрашивать великого француза: «Но тогда каким образом и в какой момент мы должны оказать давление?» У Советов и восточных немцев масса способов обострить берлинскую ситуацию, возможно, даже уничтожить Западный Берлин, но они могут сделать это так, чтобы не вызвать ответной реакции Запада. И что нам делать в этом случае? Каким должен быть наш ответ?

По мнению де Голля, Запад должен только в том случае нанести военный удар, если Советы или восточные немцы прибегнут к военной силе. «Если Хрущев или его лакеи применят силу, чтобы разорвать нашу связь с Берлином, то нам придется применить силу», – сказал де Голль.

Кеннеди согласился, но не поверил словам де Голля, что любое ослабление позиции Запада по Берлину приведет к катастрофе. Он считал, что, конечно, это станет ударом «не смертельным, но чувствительным» для Западной Германии и всей Европы.

Кеннеди хотел, чтобы де Голль посоветовал, как ему убедить Хрущева в решимости Запада, учитывая, что после провала операции в заливе Свиней советский лидер подверг сомнению решимость Соединенных Штатов. Ему хотелось знать, что французский лидер думает о Соединенных Штатах и планах союзников на случай непредвиденных обстоятельств.

Де Голль, учитывая превосходство Советов в Берлине в обычном вооружении, сказал Кеннеди, что он может сдержать Советы, только выказав готовность использовать ядерное оружие, то есть именно то, чего президент хотел избежать.

«Мы должны ясно дать понять, что любая борьба за Берлин означает всеобщую войну», – сказал де Голль.

Еще до начала грандиозного банкета в Версальском дворце Джек и Джеки, как называли их французские журналисты, покорили французов. В тот вечер, сидя с тремястами гостями в зале, стены которого были покрыты зеркалами и гобеленами, за огромным столом, застеленным одной огромной скатертью из белой органзы с золотой вышивкой, Кеннеди не переставали удивляться, как можно было создать такую красоту. Симфонический оркестр республиканской гвардии играл все, от Гершвина до Равеля, и каждое произведение имело отношение и к Америке, и к Франции.