Кровавый контракт. Магнаты и тиран. Круппы, Боши, Сименсы и Третий рейх - Луи Лохнер Страница 66

Таким образом, мы видим, что в Германии, как и в других европейских странах после Французской революции, действовали сильные демократические течения. Германский переворот 1848 года совпал по времени с переворотами в Бельгии, Франции и Австрии. Движение в сторону политического единомыслия в Германии происходило в то же десятилетие, что и в Италии.

Поэтому было бы неверно утверждать, что немецкий народ впервые узнал, что такое демократия, только после одновременного распада Германской и Австро-Венгерской империй. На самом деле немцы еще до 1918 года были прекрасно знакомы с парламентскими институтами и процедурами, хотя в практическом применении законов имелись определенные различия с принципами Америки и Британии. Однако многие страны, которые мы уверенно называем демократическими, на деле являются автократиями.

Демократические принципы настолько прочно укоренились в сознании немцев, что даже Гитлер не осмеливался открыто пренебрегать ими. Он только резко критиковал коррупцию и некомпетентность, которые, как он убеждал, достались народу в наследство от Веймарской республики. И стремился убедить население, что его режим представляет собой истинную демократию.

Мы должны избавиться от устойчивого представления о немцах как о нации, которой свойственна наследственная, врожденная, а потому и неистребимая неспособность к самоуправлению. Гитлеровский режим нельзя рассматривать как естественное историческое развитие германского общества, в основе которого лежат дурные и неискоренимые свойства нации. Скорее это был злосчастный период истории, вызванный экономическими трудностями и растущей угрозой коммунизма, во время которого демократии пришлось уйти в подполье, но лишь для того, чтобы возродиться сразу, как только рухнет авторитарный режим.

Для определения нашего отношения к Германии здравый смысл советует сосредоточить внимание на живых силах в федеративной республике, с которыми мы сможем сотрудничать во имя лучшего и более мирного будущего. У германской демократии солидное прошлое. Наше дело – признать этот факт без каких-либо предубеждений. Такое признание окажет огромную поддержку федеративной республике. Подавляющее большинство немцев стремятся к дружбе с Соединенными Штатами. Прием Конрада Аденауэра в США в 1953 году в качестве первого германского канцлера, посетившего нашу страну с официальным визитом, показывает, что это желание дружбы поддерживается и американцами. Давайте же скреплять эту дружбу, постоянно поддерживая конструктивные силы новой Германии.

Длительные дружеские отношения немыслимы без взаимного доверия. Поэтому необходимо раз и навсегда отречься от пессимистического взгляда на Германию, что внушается нам страхом и досадой. Не пессимизм, а оптимизм в сочетании с мужеством, решительностью и находчивостью – вот что нужно, чтобы между нашими странами установились прочные дружеские отношения. По-настоящему мы еще не подвергали испытанию силу оптимизма.

Что можно сказать о немецкой молодежи и ее надеждах на европейское единство? Разве в ней нет черт, внушающих оптимизм? Германская молодежь возмущается прославлением войны. Она энергично ищет связи с другими странами и народами. Молодые люди, приезжающие из Германии в нашу страну по культурному обмену, заслуживают самых высоких похвал. Разве это отрицательный факт для нашей оценки способности немцев к демократии? Мне известно, что наше неумение по достоинству оценить германскую молодежь с сожалением воспринимается немецкими промышленными магнатами, как и всеми теми, кто надеется на укрепление Федеративной Германии.

В нашем отношении к новой Германии, по моему мнению, слишком много различных оговорок. Такое впечатление, что мы готовы пойти на уступки Германии только в том случае, если она будет предоставлять все новые доказательства своего «обращения» в демократическую веру, если мы увидим явные изменения в умах и сердцах немцев. А после выполнения этих условий снова напомним немцам о совершенных ими в прошлом агрессиях и преступлениях против человечности и объясним, что мы можем лишь с трудом и на определенных условиях принять эти доказательства их демократического духа. Будто мы настроены вечно возвращать немцев на школьную скамью для дальнейшего обучения демократии.

Мы считаем себя христианским народом. Наша христианская вера повелевает нам проявлять терпение, понимать, что наш недавний противник пытается встать на ноги после сокрушительного удара. То, что за это короткое время уничтожены еще не все остатки нацизма, еще не значит, что мы должны потерять веру в новую Германию. Несправедливо ожидать столь быстрого и полного возврата к демократии после деспотического режима, когда тотальный и жесткий контроль подавлял общественное мнение. И недопустимо, чтобы пресса широко освещала малейшее отклонение от демократической морали, в то же время не уделяя внимания преданности и рядовых граждан принятой демократической форме правления.

Чем постоянно напоминать о проявлениях антисемитизма в Германии, было бы конструктивнее обратить внимание на договор, заключенный ФРГ с правительством Израиля, хотя он включает тяжелые финансовые обязательства со стороны Германии, и продолжающиеся усилия внутри Германии вернуть собственность евреев их законным владельцам.

Официальная политика новой Германии направлена на то, чтобы на деле доказать свое неприятие расовой вражды. 30 ноября 1952 года президент Теодор Хойс освятил мемориал в Белсене, где было замучено множество евреев. Вся Германия аплодировала его проникновенной речи, когда он, в частности, сказал:

«Мы, немцы, должны и научимся смело смотреть правде в глаза, особенно на земле, опустошенной и оскверненной человеческой трусостью. Наглая жестокость всегда трусливо увешивает себя карабинами, пистолетами и кнутами… когда надменно шествует, грозная и безжалостная, в окружении беззащитной бедности, болезни и голода.

Любой выступающий здесь немец должен. признать крайнюю жестокость преступлений, совершенных немцами в этом месте. Тот, кто вздумает их смягчить, приуменьшить или даже оправдать неправильно понятыми мерами в защиту интересов государства, будет сочтен дерзким оскорбителем.

В прошлом евреи подвергались различным преследованиям, что было следствием либо религиозного фанатизма, либо враждой и алчностью, порожденными социальной и экономической конкуренцией. После 1933 года вопрос о религиозном фанатизме не стоял… Социальные и экономические причины также не являлись основанием для жестоких убийств… И то, что подобные вещи происходили на территории нации, давшей миру Лессинга и Канта, Гёте и Шиллера, навлекло на нас стыд и позор. Никто, никто не в силах избавить нас от этого унижения».

Очень важно, что против этой речи в Германии не раздался ни один голос протеста – она ведь требовала ничего иного, как Безусловного Искупления.

Чем постоянно вызывать в памяти горькие события, разумнее было бы признать тот факт, что общественное мнение в Германии единодушно поддерживает внешнюю политику Аденауэра. На выборах в бундестаг 1953 года радикалы ни левого, ни правого крыла не получили ни одного места, хотя в голосовании приняло рекордное количество избирателей – 84,2 %. Социал-демократическая оппозиция выступает лишь против мер внешней политики Аденауэра, но не против ее целей и направления.