Революция. От битвы на реке Бойн до Ватерлоо - Питер Акройд Страница 66

Граф Бьют, уязвленный и обескураженный своей непопулярностью в народе, ушел в отставку. Не успели воды забвения сомкнуться над его головой, как спустя восемь дней на политическую арену вышел Джордж Гренвиль. Он был родом из известной семьи и сумел построить блестящую политическую карьеру, объединив усилия с Уильямом Питтом, чью враждебность к Франции искренне разделял. Впрочем, Гренвиль не был фаворитом короля – Георг так и не смирился с вынужденной отставкой своего шотландского поверенного, на место которого пришел ничем не примечательный виг. Король терпеть не мог витиеватую и задиристую манеру речи Гренвиля. «Уж лучше повстречать черта в монарших покоях, – говаривал он, – чем Джорджа Гренвиля». Король вспоминал: «Порой он утомляет меня два часа кряду, а потом смотрит на часы, словно раздумывая, стоит ли мучить меня еще час». И тем не менее уже весной 1763 года этот зануда стал первым министром страны.

Не прошло и месяца на новом посту, как состоялась первая проверка Гренвиля на прочность. На открытии парламентской сессии 19 апреля Георг торжественно заявил, что Парижский мирный договор, подписанный двумя месяцами ранее, – это «честь и гордость короны и благо для народа». Впрочем, польза договора оставалась под вопросом. Годом ранее Джон Уилкс учредил еженедельную газету под названием North Briton («Северный британец»), иронично намекая на шотландца Бьюта. В новом издании Уилкс принялся поносить Гренвиля и короля. Главная фаворитка Людовика XV мадам де Помпадур как-то поинтересовалась у Уилкса, насколько далеко простирается свобода печати в Англии. «Именно это, – заявил он, – я и пытаюсь выяснить».

В 45-м номере North Briton, вышедшем 23 апреля 1763 года, Уилкс фактически обвинил короля во лжи: по его мнению, мир был заключен не из соображений чести и достоинства, а из-за коррупции и слабости. Он писал, что «каждый, кто считает себя другом этой страны, должен горько сожалеть о том, что принца, обладающего столькими выдающимися и похвальными качествами, перед которым благоговеет вся Англия, можно вынудить принять наигнуснейшие меры и заставить делать столь несправедливые публичные заявления от своего священного имени, находясь во главе государства, которое славится безукоризненной честностью, благородством и незапятнанной добродетелью». Обвинение короля во лжи, пусть и косвенное, приравнивалось к мятежу.

Имя Уилкса было у всех на устах. Его самый известный портрет, на котором он предстает со злодейской усмешкой, создан Уильямом Хогартом. Парик на гравюре удивительным образом напоминает рожки дьявола. Косоглазие Уилкса не художественный вымысел – он был таким от природы. Это лондонский радикал старой формации, сын солодового винокура с Сент-Джон-сквер в Кларкенуэлле – колыбели радикального движения еще со времен Уота Тайлера. В юности Уилкс отличался весьма одиозным поведением, он даже посвятил два или три не самых удачных года службе в парламенте, прежде чем воодушевленно взяться за перо на страницах North Briton.

Протест, поднявшийся в результате нападок на Георга III, имел беспрецедентный размах. Призывы к аресту дерзкого журналиста нельзя назвать непредсказуемыми, однако, по роковому стечению обстоятельств, правительство издало бланкетный ордер, то есть ордер, который мог быть использован в отношении любого, кто оказывался неугодным власти. Уилкса заключили в Тауэр. В начале мая 1763 г., дважды выступая в Вестминстер-холле, он оба раза назвал ордеры незаконными. Кроме того, на правах члена парламента он требовал выпустить его на свободу. Во втором обращении к суду он заявил, что «свобода всех пэров и джентльменов и, что особенно важно для меня, среднего класса и низших сословий… решится сегодня вместе с моим делом». После этого председательствующий суда снял с Уилкса обвинения в тяжком преступлении и государственной измене и приказал освободить его. Уилкс повел себя как типичный политический радикал: не подчинился общественному мнению, а сформировал его, руководствуясь личными интересами. Он заявил, что он честный гражданин, который оказался замешанным в интригах сильных мира сего и их приспешников. В своем лице он озвучил вопрос большинства: быть ли свободе в Англии «реальностью или лишь тенью». Так возник лозунг, эхом звучавший на улицах Лондона: «Уилкс и свобода!» Многотысячная толпа сопровождала его от Вестминстера до дома. Довольно скоро в избытке появились листовки, плакаты и памфлеты, рассказывающие о деле Уилкса.

Сразу после освобождения Уилкс предъявил иск статс-секретарю Джорджу Монтегю-Данку, 2-му графу Галифаксу, за то, что тот подписал бланкетный ордер. Уилкс получил моральную компенсацию в размере 1000 фунтов от сочувствующего суда. Фактически Уилкс бросил вызов власти и одержал победу. Для тех, кто считал, что с правящими кругами что-то не так, это стало настоящим подарком.

Однако и власть может поступать подло и коварно. Несколькими годами ранее Уилкс участвовал в написании сатирической пародии на поэму Александра Поупа «Опыт о человеке» (An Essay on Man) под названием «Опыт о женщине» (An Essay on Woman). Эту непристойную элегию недоброжелатели приписывали епископу Вустерскому. Одной из героинь пародии была известная куртизанка Фанни Мюррей, давняя любовница Джона Монтегю, 4-го графа Сэндвича. Поэма открывалась словами: «Проснись, моя Фанни!» – хотя в некоторых источниках встречались нецензурные вариации: «Проснись, моя киска». В довершение всего в этом порнографическом стихотворении Фанни сравнивали с Девой Марией.

Намереваясь безобидно пошутить, Уилкс на деле совершил серьезный промах. Фрагменты стихотворения зачитывали теперь в палате лордов. Благородные джентльмены, не разделявшие взгляды парламентария, который требовал для себя иммунитета от судебного преследования, пришли в ярость от выходки Уилкса, сумевшего перетянуть на свою сторону народ и судей. Виги, имевшие политическое преимущество, воздержались от выражения поддержки. В ноябре 1763 года палата лордов признала поэму «Опыт о женщине» «скандальной, неприличной и нечестивой клеветой». В то же время палата общин заявила, что 45-й номер газеты North Briton полон «грубой, вульгарной и политически опасной лжи», и приказала, чтобы палач публично сжег газету на площади у Королевской биржи. Однако собравшаяся там внушительная толпа лондонцев помешала блюстителям закона предать газету огню.

Палата общин лишила Уилкса неприкосновенности. Отныне ему могли предъявить обвинение в распространении клеветы и подстрекательстве. Во время дуэли с политическим оппонентом он был ранен в живот, однако вовремя выздоровел и успел бежать во Францию в конце 1763 года, избежав неминуемого поражения в суде, которым грозили ему его могущественные оппоненты. Впрочем, Уилкс не утратил чувство юмора. Когда его приглашали за карточный стол, он отказывался, объясняя это тем, что «не может отличить короля от валета».

В отсутствие Уилкса его судили за клевету, признали виновным и приговорили к ссылке. Рассказывали, что в Париже он был счастлив как никогда, наслаждаясь остроумием, культурностью и интеллигентностью французов, заклятых врагов Англии, и на время позабыв о ханжестве и формализме лондонцев. В «Приключении Перигрина Пикля» Тобайас Смоллетт признается, «что во Франции нет недостатка в людях безупречной честности, глубокого ума и самого широкого образования» ^[169].