История журналистики Русского зарубежья ХХ века. Конец 1910-х - начало 1990-х годов - Владимир Перхин Страница 65

Все, творящееся в России, так огромно, страшно и необыкновенно, что у нас не хватает сил воспринять его полностью, – и только на короткий миг, как разрыв молнии, нас озаряет слепящий свет, и мы догадываемся о правде, замирая в столбняке ужаса и изумления.

Мы пытаемся свести неизвестное к тому, что нам знакомо, и выбираем легкий и обманчивый путь сравнений. Мы говорим о 1812 годе или о 1914–1918. Но оба эти сопоставления мнимые. Ни по своему объему, ни по своему характеру, ни технически, ни психологически, нынешнее не похоже на прошлое. Не говорю уже о наполеоновском походе 500-тысячной армии, шедшей по дороге Вильно – Смоленск – Москва: вся эта кампания, длившаяся менее шести месяцев, равна одному эпизоду сегодняшней борьбы. Не надо забывать, что всей России она не потрясла: едва 3 % ее тогдашнего населения принимало в ней прямое или косвенное участие.

И война 1914 года, несмотря на ее размах, не была тотальной, оставаясь скорее схваткой армий, а не народов. И как хорошо ни дрался тогда русский солдат, он исполнял свой долг, не ощущая национального характера столкновения, не сознавая значительности и смысла борьбы.

То, что развертывалось перед нами за последний год – ни с чем не сравнимо.

И прежде всего поражают исполинские, апокалиптические размеры этой войны. Размеры чисто физические: фронт в две тысячи миль, от Мурманска до Крыма, две стены людей, орудий, траншей, с одной стороны – тыл до Атлантического океана и до Средиземного моря, с другой – до Тихого океана и Тибета, а в качестве фона – борьба на пяти континентах и на всех морях земли. Размеры технические: вся наука, вся игра техники, все расчеты математики, воплощенные в механических средствах истребления и защиты, в гигантских луковицах прожекторов, в химических составах взрывчатых и зажигательных бомб, в мерном дыхании авиационных моторов, в сложнейших приборах для точности прицела, в орудиях, минометах, гранатах, торпедах, танках, пулеметах, автоматических ружьях, подлодках, броненосцах. Размеры психические: война машин, но за машинами люди, от них требуется невероятное усилие труда – сработать, построить, произвести все эти рычаги смерти, и управлять ими. От них требуется еще большее напряжение – мускульное, нервное, умственное, – сражаться и не дрогнуть, уметь убивать и умирать, сохранить твердость рук и духа в грохоте боя, под разрывами снарядов, под огневым дождем пулеметов, под воющим обвалом воздушных налетов. А от тех, кто руководит ими – требуется ясность мысли, распорядительность, умение предвидеть и комбинировать, налаживать и выполнять – и организовывать производство фабрик и заводов, движение транспорта, подачу снарядов для орудий и пищи для людей.

Этим размерам физическим, материальным соответствует и исключительное по объему историческое содержание.

Войны, которые Россия вела в 19 и 20 веке – крымская и турецкие кампании, конфликт с Японией и даже с Австро-Венгрией, – грозили ей, в случае неудачи, потерей тех или иных территорий, ослаблением международного веса, экономическим ущербом, дипломатическими осложнениями, – но ни одна из них не ставила на карту вопроса о самом существовании российского государства и его народов. Подобной опасности не было даже и при Наполеоновом нашествии. А ведь сейчас речь идет именно о том, быть или не быть. Со времен татарского ига на исторических путях России никогда не вставало такой угрозы, и угрозы совершенно непосредственной, точно сформулированной врагом: ведь Гитлер утверждает, что Россия обречена на слом, что ее надо прогнать из Европы, оттеснить за Урал – и превратить в вассальный удел между Уральским хребтом и японской границей, проходящей у Байкала.

А так как план уничтожения России и превращения русских в рабов есть лишь часть немецкого стремления к всемирному владычеству, то защита Советским Союзом своей земли, своего существования превращается во всечеловеческое дело. Ведь исход войны определит все будущее направление жизни на всей нашей планете – на долгие десятилетия, быть может столетия, – а зависит он, в первую очередь, от того, выдержит ли Россия. Главный фронт – русский, на нем разыгрывается основное сражение, и до тех пор, покамест не развернутся силы Америки и Англии – России будет принадлежать центральное место и значение. На русских полях происходит главное действие исторической драмы, и на плечи России ложится не только национальная, но и страшная всемирная ответственность. Это не «мессианистическая» мечта, не преувеличение, а простое осознание роли России, от которого отмахиваются те, кто исполинские события хочет измерить карманным аршином мелких политических теорий и обветшалых догм предвоенного периода.

И вот, когда пытаешься представить себе весь объем этой войны, всю ее чудовищную техническую сложность и огромность, когда воображаешь ту нечеловеческую энергию, которая необходима для ее ведения, и то исполинское историческое значение, которое в ней скрыто, – тогда только понимаешь смысл того, что иностранцы упрощенно называют «русским сопротивлением».

Россия оказалась и физически, и технически, и духовно, и исторически – в рост тем испытаниям, которым она подверглась. Ее народы выдержали удары, оказавшиеся достаточными, чтобы разметать всю Европу, и они остановили самую сильную коалицию, какая когда-либо угрожала миру.

На Россию снова двинулось нашествие двунадесяти языков: итальянцы, румыны, венгры, болгары, словаки, финны, не говоря уже о «легионах» испанцев, французов, хорватов, норвежцев, – сражаются бок о бок с немцами и австрийцами. Когда задают вопрос, как это 170-миллионная Россия допустила, чтобы 80 миллионов немцев отхватили у нее Белоруссию, Украину и Крым и подкатились к обеим столицам, то забывают, что Гитлер со своими союзниками – Италией, Румынией, Венгрией и Болгарией – представляет 160 миллионов населения, что на него работает вся Европа – шахты Бельгии, рудники Норвегии, заводы Франции и Чехии – и он пользуется сырьем, продовольствием и промышленностью всех покоренных и мнимо нейтральных стран. В момент его вторжения Россия была одна, техническая помощь Англии и Америки начала приходить чуть ли не после битвы под Смоленском, другого сухопутного фронта не было и нет, никто сил Гитлера в июне прошлого года никуда не оттягивал, даже Раф Германии не бомбардировал⁵¹, – и Россия одна приняла на себя лавину германской военной мощи, поддержанную всеевропейским промышленным тылом. Приняла – и, несмотря на все неудачи и несчастья, – остановила ее.

Для тех, кто в Россию не верил, ждал развала ее армии от первого столкновения с немцами и с презрением относился к «блефу» индустриализации, это было первой неожиданностью. Ведь упорная борьба с завоевателем и затем переход в декабре инициативы в руки Красной Армии возможны были лишь благодаря огромной технической подготовке и промышленной силе Советского Союза. Немцы признали, что они впервые встретили армию, равную им технически. Об этом в журнале «Райх» писал Геббельс еще в августе прошлого года, об этом говорил Гитлер. А это означает: высоко развитую тяжелую промышленность, обученность и слаженность индустриального аппарата и высокий уровень военной культуры. Именно это открылось в опыте русского сопротивления. Ибо для всех понятно: сопротивление – это не только мужество солдат и офицеров, – это в первую очередь количество и качество снаряжения, бесперебойная доставка на фронт снарядов, продовольствия и резервов, это непрерывная работа заводов, рудников, шахт, нефтяных промыслов, это правильный ход огромной и сложной промышленной и государственной машины. Это значит – дисциплина и спайка армии, обученность командного состава, подготовка верховного руководства, налаженность и военного, и промышленного и правительственного аппарата. Россия выдержала экзамен, как государство, как целое. Нравится ли это нам или не нравится, но все русское сопротивление, со стороны материальной, технической, организационной, доказывает силу Советского Союза.