Нюрнбергский дневник - Густав Марк Гилберт Страница 65

Камера Шираха. Ширах был очень доволен поведением своего образца для подражания. Он полагал, что с точки зрения политики глупо было бы осудить Геринга — ведь он так популярен, даже в самой Америке.

— И вы поймете, почему, — убеждал Ширах.

По его мнению, в развязывании войны вина Риббентропа куда значительнее. Ширах привел мне заявление Геринга о том, что его даже не было в Берлине на момент нарушения Мюнхенского соглашения и что именно Риббентроп убедил тогда Гитлера пойти на этот шаг.

Камера Нейрата. Нейрата, по его словам, приятно удивила манера Геринга вести свою защиту, и в особенности его готовность взять на себя ответственность за очень многое. По мнению Нейрата, здесь предстал прежний Геринг, а не чванливый и раздувшийся от снеси, отупевший от жадности и тщеславия субъект, каким он стал в последние годы. Нейрат заметил, как же бледно и отвратительно выглядит на фоне Геринга Риббентроп. Причина была, но его мнению, ясна. Риббентроп никогда не принадлежал к благородному сословию. Все, что Нейрату было известно о «дворянском происхождении» Риббентропа, сводилось к эпизоду, когда к нему пришел один адвокат и поинтересовался, как провести через бухгалтерию сумму, выплаченную Риббентропом за присвоение себе дворянского титула. Нейрат считал бывшего министра иностранных дел патологическим лжецом, наподобие его хозяина — Гитлера. От главного врача одного из санаториев (в Дрездене) Нейрату довелось узнать, что Риббентроп в 1934 году был там в качестве пациента. Врач рассказал Нейрату, что вынужден был выписать Риббентропа, поскольку считал его психопатом — лжецом, неспособным отвечать за свои поступки; кроме того, врач поделился и своими подозрениями но поводу возможных сексуальных отклонений Риббентропа. По мнению Нейрата, у Гитлера Риббентроп ходил в «жополизах».

Камера Шпеера. Шпеер вынужден был признать, что Геринг своей защитительной речью у большинства обвиняемых оставил хорошее впечатление, но обвинитель Джексон, несомненно, сумеет вывести бывшего рейхсмаршала на чистую воду во время перекрестного допроса. Шпеер попытался развенчать Геринга, считая, что его героическая поза и кажущаяся цельность — лишь наносное, то, за чем скрывается его истинная порочная натура.

— Когда я в последний раз был у Гитлера и когда всплыл вопрос о Геринге, как его преемнике в связи с поступившей телеграммой, Гитлер, не скрывая отвращения, заявил, что всегда знал о порочности и вероломстве Геринга. Вообразите себе, он всегда знал и тем не менее продолжал лицемерить, во всеуслышание заявляя о том, что, мол, Геринг — один из вернейших его соратников! И вот теперь этот трус и разложенец Геринг — я еще расскажу вам о его личном бомбоубежище и том комфортном житие-бытие, которое он вел, в то время как Германия вела смертельную битву, — так вот, этот трус норовит сейчас пролезть в герои. Вот что больше всего меня бесит!

И все же Шпеер был удовлетворен тем, что Герингу предоставили немалую свободу для защиты и что теперь ни один немец не скажет, что, дескать, на него давили во время этого процесса, а наоборот, все признают, что ничего на этом процессе не трактовалось однобоко.

Камера Функа. Функ признал, что и Геринг, и Шахт — личности сильные.

— Но мы — не такие — уверяю вас, во мне нет ничего героического. Никогда не было, нет и сейчас. Вероятно, в этом-то вся проблема. Я часто задаю себе вопрос, как бы я поступил, знай я обо всем этом раньше, не думаю, чтобы смог все пережить.

И тут разрыдался.

— Все эти дикости, жестокости — они навек останутся нашим позором. Неважно, что сейчас скажет Геринг или кто-нибудь еще, неважно, какими будут приговоры — этот систематический геноцид евреев останется на совести немецкого народа. Его не забыть многим поколениям!

Камера Геринга. Геринг выглядел очень усталым — давали о себе знать три крайне напряженных для него дня, на протяжении которых суд заслушивал его показания. Поскольку его защита была в основном завершена, он предавался нелегким думам о своей участи и роли в истории. И императив всегда и во веем оставаться человеком ужасно мешал ему, Геринг яростно и цинично отрицал его, видя в нем угрозу своему грядущему величию. Империя Чингиз-хана, Римская империя и даже Британская империя возводились без необходимого уважения принципа гуманности, с горечью констатировал Геринг. Однако все они достигли процветания, что обеспечило им достойное место в истории. Я напомнил ему, что мир в XX столетии стал чуть разборчивее в вопросах гуманности и уже не склонен рассматривать войны и геноцид в качестве непременного признака величия. Беспокойно заерзав и сопя, Геринг отбросил эту идею, назвав ее сентиментальным идеализмом американца, который мог позволить себе роскошь подобным образом заблуждаться, — ведь Америка уже отвоевала себе жизненное пространство революциями, войнами и геноцидом. Геринг заявил, что просто не желает, чтобы подобная слезливая дребедень портила ему его торжественное восшествие на Валгаллу.

Камера Розенберга. Розенберга не оставила равнодушным защитительная речь Геринга, но, но его словам, еще многое предстоит прояснить в отношении захваченных культурных ценностей. Сегодняшний девиз Розенберга: русские стравливают представителей всех цветных рас и белой расы, вот поэтому Черчилль и забеспокоился о судьбе Британской империи.

19 марта. Главный свидетель Геринга

Утреннее заседание.